Повисла пауза. В мозгу Колосова проносились сотни сценариев своего незавидного близкого будущего, самым оптимистическим из которых было возвращение на старое, очень “веселое” место службы. Сразу противно заныл памятный шрам на левом боку, полученный от пули башкирского моджахеда, не напоминавший о себе уже больше года…

— И, наконец, четвертый вопрос, господин Колосов: что именно вы намерены предпринять для нейтрализации нашего столь проворного и подкованного беглеца?

После импровизированной пресс-конференции, на которой он с трудом и весьма односложно смог промямлить ответы только на несколько вопросов, посольские, репортеры и вельможи наконец разъехались восвояси, а Александра, наотрез отказавшегося переехать в особняк посольства, наконец-то оставили в покое, он никак не мог прийти в себя еще несколько часов. Новоиспеченный великий князь Саксен-Хильдбургхаузенский, сжав голову ладонями, повалился в кресло и просидел так, прокручивая в мыслях весь только что состоявшийся спектакль (иного определения пышному действу он подобрать не мог), до самой темноты. Пытавшуюся войти с верноподданническими излияниями Клару так и вышибло наружу разъяренным, совсем не великокняжеским рыком. Бежецкий не отвечал на телефонные звонки, не обращал внимания на бодро пикавший после каждого полученного сообщения электронной почты компьютер, тупо следил, как рывками выползает из факса нескончаемый белый свиток… Только поздним вечером Александр наконец начал немного соображать. Вот это финт! Никогда не мечтал стать графом и царским офицером, но стал. Кто же мог подумать, что всего несколько дней спустя придется примерять на себя корону, по весу равную королевской, то есть подняться почти на одну ступеньку с самим Государем Императором Всероссийским! Пусть владения его и занимают не пятую часть суши, а подданных далеко не четыреста пятьдесят с копейками миллионов, но какова карьера, господа!

Александр случайно задел что-то холодное на груди и испуганно отдернул руку. Да это же звезда ордена Пурпурного Орла — высшая регалия великого княжества Саксен-Хильдбургхаузенского! Бежецкий неуклюже, как портупею, через голову стянул орденскую ленту и поднес звезду к пробивающемуся из-за неплотно задернутой шторы свету уличного фонаря. Вот это произведение ювелирного искусства! Диаметром поболее чайного блюдца, сплошь усыпанное разного размера — от горошины до макового зерна — замысловато ограненными бриллиантами, весящее не менее полукилограмма, надо думать, не латуни, как на советских побрякушках. В центре звезды разевал хищный клюв грозный темно-красный орел, увенчанный короной. Интересно: настоящие бриллианты или стекляшки? Настоящие, наверное: кто своего правителя, пусть и свежеиспеченного, будет дурить — не Россия-с! Хотя в таких вещах Александр совершенно не разбирался, хотелось думать именно так.

Почему-то стараясь не звякнуть, Бежецкий осторожно опустил высокую регалию на полированную поверхность стола и аккуратно, как парашют, сложил приятно скользящую в пальцах шелковую ленту. Да, таких наград ротмистр, не говоря уже о майоре Бежецком, никогда в жизни не получил бы. Александр вспомнил награды своего близнеца, аккуратно уложенные в полированную коробку, кажется из красного дерева, с золотым гербом графов Бежецких на крышке: золотой всадник в окружении разной геральдической мишуры. Красный вычурный, с орлами, крест Святого Станислава с мечами, крест Святой Анны с мечами и бантом, бело-золотой Георгиевский крестик, какой-то иностранный, замысловатой формы, несколько знаков, медалей… Положить, что ли, и эту тарелку туда же? Нет, наверняка не влезет.

Александр прошелся по комнате не зажигая света, оторвал длиннющий факсовский свиток, бездумно его просмотрел, не читая — только спотыкаясь взглядом о гербы, титулы и витиеватые подписи…

Вдруг в дверь суетливо постучали, и дрожащий голос дворецкого зачастил:

— Ваше превосходительство… Ваше сияте… ваше высочество!… К вашему великокняжескому высочеству дворцовый фельдъегерь! Прикажете принять?

— Проси!

Двери тут же распахнулись, и, оттерев слугу в сторону, в покои венценосной особы строевым шагом, держа сверкающую каску с высоким плюмажем на сгибе локтя, стремительно вошел молодцеватый офицер. Впечатав подбородок в шитый золотом воротник с двумя гвардейскими “шпалами”, поручик протянул Бежецкому плотный пакет с алыми сургучными печатями.

— Личная его императорского величества депеша для его высочества великого князя Саксен-Хильдбургхаузенского! — Фельдъегерь лихо справился с труднопроизносимым по-русски (да, думается, и по-немецки) новым титулом Бежецкого, что говорило о его великолепной выучке.

Александр подрагивающими от волнения руками сломал печати, и из белого конверта выпал плотный, производящий впечатление даже на беглый взгляд лист бумаги, увенчанный грозным императорским орлом.

“…сим приглашаем Брата Нашего Александра Первого, великого князя Саксен-Хильдбургхаузенского, герцога Альбертонского, графа Девэрского и Айзенштадтского, барона Балленбергского, владетеля Левенберга, Урса, Сен-Герлена и прочая, и прочая, и прочая отужинать в Нашем Гатчинском дворце сего года июня двадцать седьмого дня…”

Внизу стояла четкая размашистая собственноручная подпись (об этом говорили мелкие брызги чернил): “Николай”.

Слава Всевышнему, документы, бумажник с небольшой суммой наличными и кредитными карточками, а также напоминальник оказались в карманах брюк. Видимо, переложил автоматически, когда потрошил пиджак на предмет “жучков”. Оказавшиеся весьма славными парнями, “дорожники”, воспылавшие огромным уважением к Александру сразу же после придирчивого изучения его “корочек”, не только охотно согласились прервать заслуженный отдых у реки и подбросить его на своем авто до ближайшего солидного населенного пункта, которым оказался уездный Златоуст, но и щедро поделились одеждой, выделив из своих запасов форменную куртку дорожной полиции, видимо, запасную. Обуви, к сожалению, запасной не нашлось, а разувать гостеприимных хозяев было как-то неблагородно.

Уже когда он сидел в автомобиле, на мягкой коже заднего сиденья, его пронзила мысль, что, останься случайно документы в кармане пиджака, и трястись бы ему сейчас не в удобном, хотя и отдававшем казенщиной салоне, а в тесной клетушке позади, отделенной от мест для “чистых” пассажиров частой металлической сеткой.

Ребята всю дорогу непосредственно, по-провинциальному, изумлялись, как такой высокопоставленный государственный чиновник мог оказаться мало того что на богом забытом Урале, но и чуть ли не в самом глухом и необитаемом из его уголков. Вид ротмистра, до крайности непрезентабельный, видимо, в силу природной тактичности уральцев не обсуждался. Пришлось напустить туману, что еще больше подняло Александра в глазах простодушных провинциалов. Для них Бежецкий выполнял секретное задание, данное чуть ли не Самим… Завидев высокую стелу с символом города — крылатым конем, обозначавшую городскую черту, Бежецкий попросил его высадить, но парни и слушать не желали, отвезя прямиком к лучшему в городе, по их словам, магазину готовой одежды “Готовое платье г-на Шоврозе из Парижа” купца первой гильдии Мешочникова, а старший из них, прапорщик Примаченко, приходившийся упомянутому купчине двоюродным племянником, даже проводил имевшего неприглядный вид ротмистра внутрь, чтобы его кто-нибудь, случаем, не обидел. Александр опасался, что весьма скромного запаса наличных, имевшихся у него при себе, не хватит, чтобы полностью обновить гардероб, а кредитные карточки здесь, в провинции, у него вряд ли примут (а что, подобные случаи бывали и в Санкт-Петербурге), но все обошлось благополучно. Ротмистр, сунув свое тряпье в любезно предложенный фирменный пакет, быстро переоделся в новый костюм, отличавшийся от старого только тем, что тот все-таки был родом действительно из Парижа. Хотя, несмотря ни на что, и товары, и обслуживание клиентов здесь были на высоте.