«Бежецкий барону Корфу.

Господин генерал, я понимаю ваши колебания, но, увы, время не ждет. Через сорок пять минут истекает срок моего ультиматума засевшему в Зимнем дворце узурпатору и его приспешникам. Известный вам господин Челкин насильно удерживает государыню, цесаревича и великих княжон, пользуясь болезнью нашего любимого государя. Подлый узурпатор и все поддерживающие его ответят за свои преступления по закону. Вы желаете разделить их участь? Взываю к вашему благоразумию.

Полковник князь Бежецкий».

— Петр Сергеевич! — Бежецкий протянул депешу Трубецкому, подтянувшемуся и изрядно бледному от сознания важности возложенной на него миссии. — Идите в радиорубку и срочно передайте данное послание барону Корфу.

— Есть! — кинув ладонь к фуражке, Петенька четко, отработанным за годы учебы движением повернулся «кругом» и поспешил к радистам.

— Ну и к чему все это? — Бекбулатов, засунув руки в карманы все того же разящего маслом и соляркой танкистского комбинезона, присел на край стола перед Бежецким, бесцеремонно выуживая из его пачки сигарету. — Ты бы еще «целую» приписал… На кой черт нам сдалась крепость, когда под прицелом орудий сам дворец, причем не только с крейсера, но и с Арсенальной набережной? Кстати, Шапошников только что передал, что Троицкий и Александровский мосты под нашим контролем, и сейчас по первому переправляется первый батальон Гродненского, а по второму — второй и лейб-гренадеры…

— Не сплоховал, значит, полковник Штелль?

— А то!..

— Как там Ладыженский?

— Ты что, Кирюху не знаешь? Вместе со своими лейб-драгунами уже перекрыл Миллионную, набережную Мойки и блокировал арку Главного штаба. Адмиралтейство, ты знаешь, уже занято семеновцами…

— Значит, дворец прикрыт только флотскими?

— Угу… Как ты эту пакость куришь? Какие-то «Берендеевские»… — Владимир, брезгливо скривившись, разглядывал пеструю этикетку сигаретной пачки. — Что, «Золотая Калифорния» тебе уже разонравилась? Или не по карману?..

— Слушай, Володя, ты подогнал бы сюда карту, что ли, — попытался увильнуть Александр от ответа на скользкий вопрос. — А то на словах как-то…

— Карту ему… Изволь. — Штаб-ротмистр, не вставая, небрежно, одной рукой, но ловко, как заправский пианист, пробежал пальцами по клавишам пульта, и одна из стен помещения, до того матово-белая, покрылась цветными разводами. Так и есть — план Санкт-Петербурга! — Что с тобой, Саша? Ты ж эту премудрость всегда лучше меня просекал?

Бежецкий слегка смешался, но Бекбулатов истолковал молчание «друга» превратно, исполнив бурное «адажио» на клавиатуре, от чего план, на мгновение став черно-белым, вернее, тускло-серым, неживым, тут же расцветился в уже знакомые нам четыре краски. Белых пятен почти не осталось, равно как и голубых. Почти повсеместное господство красного цвета в центре нарушало лишь небольшое синее пятнышко в районе Дворцовой площади и еще более скромный по размерам зеленый пятачок Таврического дворца.

— Я тут вывел соотношение сил в реальном масштабе времени, связавшись напрямую с персоналками штаба, хотя в этом, похоже, уже нет надобности… — небрежно бросил Владимир, украшая карту заключительным штрихом в виде золотистой звездочки на Неве между Петропавловской крепостью и Зимним дворцом. — А это, как сам понимаешь, мы… Так ты не ответил мне на мой вопрос относительно крепости. На хрена она нам, Саша?

— Понимаешь, Володя… — в затруднении начал Александр, но тут в помещение без стука ввалился Петенька Трубецкой, цветущий словно майская роза.

— Господа! Слушайте! «Прошу предоставить мне письменный приказ о сдаче крепости за вашей личной подписью», — прочел он с листа. — Генерал Корф!

— А! — торжествующе воскликнул Владимир, вскакивая со стола. — Спекся Корф! Спекся немчура! Победа?..

— Не торопитесь, Владимир Довлатович, — осадил его Бежецкий. — Здесь все более или менее ясно, но вот господа думцы меня очень беспокоят… Не хотелось бы, чтобы именно оттуда мы получили предательский удар в спину.

— Это точно! Думцы они такие! — подтвердил Бекбулатов.

— Поэтому, Штаб-ротмистр Бекбулатов, — перешел Александр на деловой тон. — Берите несколько гродненских танков, батальон гренадер и наведите на Таврической площади порядок.

— Точно так! — ухмыльнулся экс-гусар, застегивая свой комбинезон и шагая к двери. — Наведем…

— Только без стрельбы, мордобоя и членовредительства, Володя! — крикнул Бежецкий уже в пустой дверной проем.

— Будь спок, Саша… — донеслось откуда-то издалека. Ну и ладно. С близнецом нужно побеседовать без свидетелей. Дело-то более чем семейное…

Генерал-губернатор Санкт-Петербурга князь Карпинский, побледнев, не смог удержать поминальника, выскользнувшего из вспотевших ладоней и глухо стукнувшего об пол.

— Ну? — Челкин тряс безвольного Аристарха Леонидовича за лацканы растерзанного мундира словно тряпичную куклу. — Что там?..

— Только что барон Корф сдал инсургентам Петропавловскую крепость, — промямлил Карпинский, едва не теряя сознания от ужаса. — Это конец…

Отшвырнув генерал-губернатора в сторону, Челкин, зарычав от ярости, рванул воротник собственного мундира, содрал и отшвырнул, скомкав, голубую орденскую ленту и, не обращая внимания на знак ордена Андрея Первозванного, тяжело звякнувший о паркет прямо в ноги Карпинского, кинулся к столу.

Аристарх Леонидович, присев на корточки, благоговейно, дрожащими руками, поднял орден, колющий глаза сотнями бриллиантовых лучиков. Взгляд его прожигал спину такого обожаемого еще несколько часов назад, а теперь горячо ненавидимого временщика, на глазах теряющего ореол богоизбранности и всемогущества. Прижав к груди тяжелую драгоценную вещицу, несостоявшийся царедворец неслышными шагами покинул кабинет за спиной. Челкина, который совсем позабыл о его существовании…

Барон Корф выполнил приказ о сдаче Петропавловской крепости с неукоснительностью бывалого служаки, встретив отряд во главе с Бежецким чуть ли не барабанным боем, знаменами и ключами на бархатной подушке.

Ничего подобного, конечно, не было и в помине, но ни малейшего сопротивления инсургентам, занимавшим все ключевые посты в старинной фортеции, столетия назад потерявшей свое стратегическое значение, не чинилось, даже наоборот… Будь у новых хозяев крепости какой-нибудь собственный флаг, сдавшиеся тут же подняли бы его на флагштоке, но, увы, о подобных мелочах никто из них не позаботился…

Увидев перед собой покрытого пылью и изрядно уставшего князя Бежецкого, который, как он лично на всякий случай убедился, в данный момент преспокойнейшим образом делил камеру в Алексеевской равелине с бывшим своим начальником по жандармскому корпусу генералом Корбут-Каменецким и полковником той же службы Ацибашевым, барон испытал настоящий шок. Он-то, как и большинство в Санкт-Петербурге, благодаря назойливым телесообщениям был уверен, что именем героя всех столичных пересудов и сплетен, не только потрясшего всех своим отказом от европейской короны, пусть и небольшой, но и столкнувшего с пьедестала всесильного светлейшего, что снискало ему славу рыцаря без страха и упрека и истинного патриота, прикрывается какой-нибудь удачливый авантюрист, решивший перекроить судьбы Империи на манер века Просвещения, но узреть чудесным образом раздвоившийся оригинал он никак не ожидал… Это оказалось слишком сильным потрясением для сухого и взвешенного немецкого рассудка!

— Да, конечно, конечно, Леопольд Антонович, — милостиво отпустил выглядевшего совершенно выбитым из колеи немца восвояси «единый в двух лицах» Бежецкий: он-то точно знал, что именно так смутило коменданта Петропавловки. — Отдохните немного, приведите себя в порядок… Я думаю, государыня и его величество, когда поправится, естественно, достойно отметят ваши заслуги перед Отечеством…