— Сидите, сидите… — несколько смущенно перебил его Полковник. — Ваше дело будет тщательно рассмотрено. Думаю, что вы достойны поощрения, а не наказания… Наказаны, причем строжайшим образом, будут виновные! — возвысил он голос, обращаясь к потупившимся в большинстве своем слушателей. — Бардак развели, понимаешь!..

Он щелкнул переключателем миниатюрного пульта, и освещение в зале притухло. В сумраке ясно проступили очертания светящейся голубоватым светом ажурной сферы, возникшей посреди помещения и лениво поворачивающейся в полуметре от пола вокруг своей оси. В руках Полковника появилась тонкая световая указка, которой он небрежно нарисовал на голубой поверхности сферы несколько фигур неправильных очертаний, тут же вспыхнувших кроваво-красным сиянием. Еще мгновение, и сфера украсилась десятком желтых пятен, формой напоминающих веселящихся под покровным стеклом микроскопа амеб.

— Видите, к чему привела ваша деятельность, вернее, бездеятельность, господа. Кроме потери контроля за пространством эф-ноль-три-пятнадцать-бис, мы полностью вытеснены еще из пяти измерений. Погибли, а возможно и попали в руки противника многие наши товарищи — информация об их судьбе отсутствует. Благодарение Высшим силам, к высокотехнологическим эти «земли» не относятся, и поэтому непосредственной угрозы для Миссии нет. Серьезно подорваны наши позиции еще в одиннадцати пространствах, включая два, особенно важных для нашей Миссии. Я имею в виду эль-двенадцать-две-надцать и эр-ноль-ноль-два-ноль… Закрыто тридцать два локала, — на «карте» появилась россыпь зеленых треугольничков, составивших на ее поверхности фосфорически светящийся прихотливый орнамент, — большинство из которых, боюсь, больше не удастся активировать… Никакое наказание виновных не спасет ситуацию, господа, но если все здесь присутствующие возьмутся за дело, засучив рукава и думая только о Миссии, а не о собственном благополучии или ожидающей его награде…

Заседание длилось еще несколько часов, и разошлись собравшиеся далеко за полночь, воодушевленные и ощущающие прилив сил, унося в душе ощущение, что наконец-то вернулся Хозяин, суровый, но справедливый, карающий, но милующий, руководящий и направляющий…

— Я хочу поставить вас в известность, господин Лайнерт, — сообщил Полковник бывшему командиру форпоста в сопредельном пространстве эф-ноль-три-пятнад-цать-бис, явившемуся по его вызову в начальственный кабинет через несколько дней, — что инициированное мной следствие по делу гибели вашего подразделения не выявило никаких просчетов в вашем руководстве.

Вытянувшийся перед суровым начальником в струнку офицер (он уже опирался на две ноги, одна из которых была сложным биомеханическим протезом, мало в чем уступавшим живой конечности) несколько расслабился: начало было более чем многообещающим…

— Поэтому я должен объявить вам о повышении. Статус ваш отныне будет иным — вы, господин Лайнерт, становитесь моим первым заместителем вместо прежнего… — Полковник улыбнулся своей фирменной, одними губами, улыбкой и сделал длинную паузу, от которой по спине бравого вояки пробежала предательская струйка пота. — Пониженного в статусе и отправленного в длительную командировку… Теперь общее руководство Центром в мое отсутствие будете осуществлять вы. Поздравляю.

— Но…

— Я попросил бы вас не перебивать меня, господин подполковник, — не меняя тона продолжил руководитель. — Все вопросы потом…

Через несколько часов Центр снова остался без своего Хозяина, опять исчезнувшего неизвестно куда и неизвестно на какое время. Однако теперь учреждение уже не было пораженным анархией муравейником, каждый из обитателей которого, не обращая внимания на действия другого, занимался своим делом, позабыв про общее. Руководитель ушел, но оставил вместо себя другого, рьяно взявшегося за выполнение поставленных перед ним задач, не теряя драгоценного времени…

— Здравствуйте, Андриян Владиславович! — Перед приват-доцентом Ферапонтиковым, заведующим одним из закрытых психиатрических заведений близ Санкт-Петербурга, предстал высокий представительный господин, судя по осанке и взятому сразу тону, привыкший скорее отдавать приказания, чем подчиняться. — Вы меня, конечно, не знаете, хотя я о вас очень даже наслышан… Профессор медицины Алсенс Карл Годфридович, — представился пришедший, протягивая какой-то документ, видимо долженствующий удостоверить его личность и одновременно крепко пожимая руку медика, машинально принявшего рукопожатие вместо того, чтобы нажать под столом секретную кнопку, вызывавшую в кабинет вооруженную охрану, дабы она разобралась с непрошеным визитером…

От прикосновения сухой и теплой, приятной на ощупь ладони странного профессора по руке Андрияна Владиславовича пробежали странные «электрические» мурашки, светлые смеющиеся глаза затягивали, усыпляли, заставляли безоговорочно поверить такому милому и привлекательному господину…

«Профессор медицины» вошел в палату, поощрительно похлопав по плечу замершего столбом у двери служителя, так и не опустившего руку с ключом, и аккуратно притворил за собой массивную дверь, обитую несколькими слоями толстого стеганного войлока.

— Приветствую вас, Илья Евдокимович! — обратился он к сидящему на койке мужчине средних лет в сером больничном халате, беззаботно улыбающемуся вошедшему и идиотически пускающему слюни на грудь, будто младенец. — Давненько мы с вами не виделись…

Энергичный хлопок по плечу, несколько хитрых пассов перед глазами — и глаза сумасшедшего, до этого пустые и безжизненные, словно стеклянные шарики, осветились узнаванием.

— Господин Полковник! — обрадованно воскликнул Илья Евдокимович, ловя руку лже-профессора и пытаясь облобызать ее от обуревающих чувств. — Вы пришли за мной, за мной!.. Заберите меня отсюда, я выполнил свою задачу!

— Успокойтесь, господин Колосов, — с трудом вырвал у сумасшедшего свою руку Полковник и брезгливо вытер ее извлеченным из кармана платком. — Лучше расскажите мне все по порядку…

Еще через некоторое время, так никем и не остановленный, профессор Алсенс с озабоченным видом покинул лечебницу, а удостоившиеся общения с ним люди еще долго пребывали в прострации, ничего не помня о случившемся после того, как приходили в себя. Больной, с которым безликий и безымянный посетитель беседовал некоторое время без свидетелей, был найден мертвым с блаженным выражением на застывшем навеки лице. Вскрытие показало, что смерть наступила от внезапной и беспричинной остановки сердца…

Да-а, приятно все-таки, уже готовясь взойти на, эшафот, получить в последний момент известие об отсрочке исполнения приговора на неопределенное время, да к тому же с намеком на пересмотр дела в оправдательном ключе.

Похожие чувства переживали все до единого повстанцы, в один миг превратившиеся из загнанных в западню, ощетинившихся волков, готовящихся дорого продать свою жизнь, в хозяев положения, получивших возможность диктовать загонщикам уже свою волю.

На внутреннем дворике вовсю кипела работа: под руководством деятельного Вяземского давешние осажденные рука об руку с бывшими осаждавшими, прицепив к танку тросами, выкатывали уже третье крупнокалиберное орудие, не покидавшее стен Арсенала лет сорок. Порой «давай-давай-давай» и извечные веселые матерки заглушали даже рев танковых двигателей…

Превращенный в штаб второй этаж, где не осталось ни одной стены, не поклеванной пулями, теперь кишел народом. Откуда-то появились канцелярские столы с персоналками, за каждой из которых вместо изящной барышни восседал здоровенный мужик в камуфляже, а вместо чернильного прибора громоздился пистолет-пулемет или автоматический карабин. Связисты, толкаясь и переругиваясь, тянули кабели, в углу весело стрекотал и помигивал всевозможными лампочками оперативно развернутый полевой коммутационный центр, а одну из стен украшал огромный, несколько криво закрепленный и кое-где пузырящийся план Санкт-Петербурга, к которому двое шустрых ребят в пятнистых мундирах и наушниках поминутно прикалывали красные (ей-богу, Александр к выбору цвета «своих» никакого касательства не имел!) флажки на булавках, обозначающие расположение поддержавших восстание частей и захваченных объектов, голубые — «челкинские», зеленые — «думские» и белые — колеблющиеся. Еще час назад пестрая, как перемешанная головоломка, карта сейчас напоминала красно-белую с редкими голубыми пятнышками и зелеными крапинами мишень, в центре которой синело яблочко, обозначающее Зимний дворец, Генеральный штаб и Петропавловскую крепость, а на Рождественской стороне — рыхлая зеленая клякса с центром в районе Таврического дворца, постепенно белевшая. Беспокоили почти сплошь бело-зеленые Острова, Охта и Выборгская сторона, в противовес красному югу, явно выжидавшие чего-то более определенного, чем бродящие по городу фантастические слухи. Это «болото» следовало склонить к решению как можно быстрее…