К своему удивлению, Александр вскоре понял, что и ротмистр, показавшийся ему поначалу каким-то гением, опирался в основном на работу, проделанную его предшественником, неким коллежским асессором Ноговицыным, ведавшим до выделения “наркослужбы” в отдельную единицу подобными вопросами в дворцовой охране. Расторопный чиновник за полтора года службы при Дворе сумел создать довольно разветвленную сеть осведомителей, собрать массу информации и обобщить весьма интересную картину.

Дело в том, что при Дворе наркотики, успешно вытесняя алкоголь и развлечения “известного характера”, укоренились давно и прочно. Открыто, конечно, никто не “ширялся” грязным шприцем, не “забивал косячки”, но кокаин нюхали частенько, причем даже не особенно скрываясь, среди гусарствующей молодежи это считалось особым шиком, а “средства для снятия стресса” глотали уже очень многие. Мода на “расширение сознания” прочно вошла в дворцовый обиход еще при деде ныне царствующего императора Петре IV Алексеевиче, правившем более четверти столетия, хоть и без особенной тяги к делам государства (переживавшего, кстати, экономический подъем и очередной пик славы после разгрома ненавистной “англичанки”), но с размахом И разгулом, достойными великого тезки. Почетного прозвания Великий или хотя бы Благословенный Петр IV за двадцать восемь лет правления так и не заслужил. Дожив до зрелого возраста в ожидании своей очереди на престол, покойный император не стал мизантропом, как Павел I, а, увы, элементарно спился, как его прадед Александр ёIII. Правда, в отличие от предка государственными талантами Петрушка, как звали плейбоя голубых кровей в народе, не блистал, прожигая в статусе цесаревича жизнь в злачных местах Парижа, в игорных домах Германии и Швейцарии да на модных курортах Мексики и Ниццы. Окруженный таким сонмом прихлебателей и подпевал, фавориток (и фаворитов, говорят, тоже) и наложниц, что по сравнению с ним гарем того же Садид Муххамад Бахавал-Хана VII смотрелся скромной “группой товарищей”, Петр Алексеевич к тридцати пяти годам познал все, что можно было познать, не отбросив при этом, прошу прощения за вульгарность, копыта. Последней каплей, переполнившей чашу терпения его папеньки Алексея II Николаевича, очень болезненного и обычно весьма толерантного, стала попытка по примеру “одноразового” британского короля Эдуарда VIII сочетаться законным браком с некой актриской парижского “Мулен Руж”, публично числившейся одно время среди его одалисок. Покойный император вышел из себя и принял меры к защите не столько чести цесаревича, и без того лежащей где-то ниже ватерлинии, сколько чести великой Империи. Наследник престола почти насильно был подведен под венец с упомянутой выше Марией Антоновной, дочерью датского короля Фредерика IX, а в девичестве Анной Марией Датской (Александр, сравнив факты, опознал в сей особе старшую сестру ныне правившей в его мире датским королевством Маргрете II), которая успешно произвела на свет будущего Александра IV. Стоит ли говорить, что большинство титулованных шалопаев, сопровождавших цесаревича по всем кабакам и притонам Европы и мира вообще, после кончины Алексеея II перебралось вслед за Петром IV во дворец?

Мода на “дурь” оказалась настолько заразительной, что в процесс втянулись почти все сановники из новых, а в веселые пятидесятые кололся, курил, глотал и нюхал почти весь Царскосельский Двор. Слава богу, нашлись приверженцы старого стиля жизни, которые оградили от чумового поветрия императрицу и малолетнего цесаревича, а потом, незаметно для императора, под конец жизни уже мало на что обращавшего внимание, изрядно проредили его окружение (то, которое не успело уйти в отставку естественным путем — от “передоза” или белой горячки), взяв управление бурно развивавшейся Империей в железные руки.

Увы, так много знавший чиновник не смог подняться слишком высоко по местной иерархической лестнице. В один из веселых весенних деньков сего года он пустил пулю в висок из табельного нагана, чем, естественно, и поставил точку в своем карьерном росте. Что же заставило этого вполне достойного и высокопрофессионального человека, спиртным не злоупотреблявшего, долгов и порочных связей на стороне не имевшего, бросить вдову с двумя сиротками, осталось тайной…

Вот на конспиративную встречу с основным агентом покойного коллежского асессора Ноговицына в Гатчинском дворце старшим лакеем Баренцевым Пафнутием Никифоровичем и направлялся сейчас ротмистр Бежецкий.

“Надо будет все-таки узнать, на фига этому пожилому “зоологу” потребовалось чучело афганского сурка?!” — подумал Александр, подъезжая к задним воротам Гатчинского дворца, перекрытым полосатым черно-белым шлагбаумом.

Бежецкий, закинув ногу за ногу и поигрывая носком начищенного до блеска ботинка, сидел, развалившись на скамейке с видом на большой пруд (или искусственное озеро?), подернутый небольшой рябью. Агент Варенцов, которому он назначил встречу здесь, подальше от лишних глаз, только что откланялся, и теперь его сутуловатая спина в синей с золотом ливрее мелькала за аккуратно подстриженными кустами английского парка. Александру тоже пора было уходить, но настолько хорошо было просто так сидеть, следя за прихотливой игрой солнечных бликов на мелком пруду и покуривая хорошую сигарету, под ласковым солнышком, так не хотелось опять в духоту кабинета к не понятным до конца делам, никак не желающим складываться в стройную и логичную схему, что ротмистр все оттягивал и оттягивал расставание с Гатчинским парком. “Суркокрад” подкинул еще парочу-другую головоломок, в которые не хотелось, да и противно было вдумываться. Он уже начал понемногу подремывать, когда над самым ухом раздалось звонкое:

— Зд'авствуйте!

Бежецкий вздрогнул от неожиданности, и сон как рукой сняло, а вокруг скамейки уже обежало и предстало перед глазами настоящее чудо: маленькая девочка лет пяти-шести в белом летнем платьице и кружевной шляпке на светло-золотистых, почти соломенных волосах. Огромные голубые глаза доверчиво глядели на мужчину, а по-младенчески пухлые еще пальчики крепко прижимали к груди растрепанную куклу в тоже когда-то белом платье.

С прелестной непосредственностью ангелочек заявил:

— А я вас знаю, дяденька! Я вас уже видела!

Александр уже справился с неожиданностью:

— Здравствуйте, здравствуйте, прелестное создание!

Ребенок вытянул розовый пальчик и обличающе ткнул в сторону Бежецкого:

— Вы, дяденька Бежецкий, вы отм… отмис…

Александр решил помочь девочке в явно непосильной для нее задаче:

— Ротмистр…

— Да, да, отмистх-х-х! — старательно выпалила крошка, так и не справившись с коварной буквой “р”. — Я вас видела, когда мы с папенькой английского ко'оля пхинемали!

Вот это номер! Ведь эта крохотуля — великая княжна Софья Николаевна. Как он мог забыть уроки преподавателей? Правда, дети растут быстро, а материалы у Полковника, видно, порядком устарели…

Перед Александром снова пронесся весь ужас бессонной ночи перед приемом английского короля, страх того, что прикажут стрелять, возможно, вот в эту девчушку… Поднявшись со скамьи и почтительно склонив голову перед особой императорской фамилии, Бежецкий слушал и не слушал милый щебет ребенка, что-то объяснявшего ему и забавно, по-взрослому, кокетничавшего с мужчиной вшестеро ее старше и вдвое выше. В мозгу острыми ржавыми шестернями проворачивались слова давешнего агента.

“…все употребляют-с, не исключая самых маленьких, Александр Павлович! — слышался в ушах противный скользкий шепоток лакея. — Старшие-то уже крепенько сидят, да-с, а младшенькие пока только балуются. Да, да! Я и Сергею Степановичу докладывал, он тоже не верил-с… Пока пленочку не получил от меня с записью — нипочем не верил-с. Еще старым дураком обзывал! Грозил-с…”

Александр, дежурно улыбаясь ребенку и даже что-то отвечая на вопросы, с тревогой вглядывался в огромные глаза, боясь увидеть страшные признаки: расширенные зрачки, неподвижный взгляд… Фу, вроде бы все в порядке! Ну не может такой живой ребенок употреблять наркотики. А если может?