— Ну, скажем, не такая уж и провинция…
— Да ты там бывал хоть раз? Ты представляешь, какие там…
— Ладно, штаб-ротмистр, поехали. — К стихийно возникшей пробке грузной трусцой уже приближался полицейский чин дорожной службы, но, уже издали разглядев номера, только вытянулся и взял под козырек. Александр в ответ кивнул. — Не стоит, право, сцены посреди мостовой устраивать. Моветон, князь…
Бекбулатов нажал на газ, но гнал автомобиль, упорно не отвечая, по-детски дуясь, словно мышь на крупу.
“Как дитя малое, в самом деле!” — с досадой подумал Александр, делая очередную попытку разговорить друга:
— У тебя что, дела неотложные? Небось очередная пассия, а?! — Александр шутливо ткнул князя в бок. — Поделись!
Володька только досадливо отмахнулся, но тон, видно, был взят верный.
— Ну ведь не сейчас ехать, Володя, и не завтра…
Недовольство мгновенно улетучилось. Володька просиял:
— Когда же, mon general?
— Дня через два-три. Билет, правда пока без даты, уже заказан. Вылетишь рейсом Санкт-Петербург — Екатеринбург коммерческим классом. Оттуда, — ответил Александр на немой вопрос, — автомобилем или поездом до Челябинска. Операция секретная, — пояснил он. — Кроме того, ты знаешь, завтра мы встречаем Кулю из Варшавы, а куда я без тебя денусь?!
Через минуту размолвки как не бывало, Володька снова весело крутил баранку, взахлеб рассказывая новый анекдот, но Александр слушал его вполуха. Сам не желая того, он снова и снова прокручивал в голове утренний разговор…
* * *
Когда Александр, изложив то, что ему было известно о вышеупомянутой секте, уже окончательно расслабился, считая причину вызова к Корбут-Каменецкому исчерпанной, тот вдруг выдал:
— Да, батенька, я же позабыл совсем… Простите, ради бога, старика, сделайте милость. — Картавинка в его речи незаметно куда-то подевалась.
— Простите, о чем вы, Алексей Сигизмундович?
Генерал торжественно уселся в свое кресло-монстр и потер сухонькие ладошки, сильно напомнив в этот момент суслика (что за зоологические аналогии лезут в голову, право слово).
— Как говорится, хорошее напоследок, на сладкое, так сказать, хе-хе, на десерт…
Александр искренне недоумевал. Он перебрал уже все возможные причины и просто не знал, за что зацепиться.
— Поступило, Александр Павлович, высочайшее повеление включить в штат личной охраны его императорского величества специалиста по нашему ведомству. По борьбе с обращением и употреблением наркотических средств, то есть. Лучшие специалисты, батенька, в вашем отделе… — сообщил старик и сделал эффектную паузу.
Александр молчал, и Корбут-Каменецкий, видимо слегка обидевшись, продолжил:
— …поэтому мы, я в частности, и решили рекомендовать сотрудника из вашего отдела.
— Кого именно? — механически поинтересовался ротмистр, уже перебирая в уме сотрудников. Всех он знал как себя, поэтому листать личные дела не было необходимости. Черт, терять любого из них сейчас было бы крайне нежелательно. Разве что вот новичок, поручик Голицын… Хоть и княжеской фамилии юноша, а что-то не тянет для оперативной работы… жидковат… Или именно благодаря княжеской?…
— Вас, Александр Павлович!
Сказать, что Александра эти слова огорошили, значит не сказать ничего. Вот это удар! Конечно, повышение, приближение, так сказать, к персоне, привилегии соответственные, уважение, жалованье… Леночка, наконец, будет рада. Она, кстати, неравнодушна к карьерным успехам (неуспехам?) мужа, и вообще, но… Отдел-то как бросить, ребят, Володьку в частности? Александр попытался еще побарахтаться и не нашел ничего лучшего, чем судорожно пошутить в Володькином гусарском стиле:
— А кто, извините, Алексей Сигизмундович, там “дурью” — то балуется?…
* * *
“Черт бы побрал это-повышение. Только утром ведь позавидовал этим канальям авиадиспетчерам, и вот…”
Не спеша спускаясь по лестнице, чтобы хоть слегка остыть от неожиданного “воспламенения” старика, внезапно сменившего милость на гнев и обрушившего на голову шутника громы небесные, Александр думал еще и о том, как будет объясняться по поводу своего повышения с отцом. Отец, отставной лейб-гвардии Семеновского полка капитан Павел Георгиевич Бежецкий, ревностный в прошлом служака, ветеран четырех войн, искренне не любил, если не сказать большего, спецслужбы вообще, а дворцовую — в особенности. Он и само решение Александра перейти из армии в Корпус воспринял как личное оскорбление и два года не то что не разговаривал — руки не подавал сыну, несмотря на заступничество матушки… Старой закалки батюшка, старой… Кроме того, сильно волновал вопрос о том, кто из многочисленной титулованной родни, несомненно из самых лучших чувств, поспособствовал “родному человечку”. Если это дело рук (вернее, излишне длинного языка) Ленкиных теток, чересчур активных пятидесятилетних (с небольшим, ну с очень небольшим!) старых дев, вхожих к вдовствующей императрице-матери на правах доверенных подруг-конфиденток и по совместительству вечных лейб-фрейлин, то становится ясна причина столь поспешного ее отъезда… Черт, нет, завтра после операции. А смысл? Светский “телеграф”, конечно, сработал безотказно, как всегда намного опередив официальное решение.
Безусловно, ротмистр покривил душой, сыграв перед стариком Корбут-Каменецким недоумение. Кому еще, как не ему, было знать, что вездесущая “дурь” уже давно и прочно проникла в святая святых Империи — Зимний дворец. Большинство представителей высшей знати для обострения чувств эпизодически — одни чаще, другие реже — прибегали к тому или другому “средству для расширения сознания”. Слава богу, употребления героина и прочих тяжелых снадобий пока не отмечено, но “травка”, “снежок” и прочая, и прочая, и прочая… Поговаривали, что нюхивал даже сам светлейший, в перерывах между неустанными заботами о благе Отечества… Да что там светлейший… А что говорить о фрейлинах, камер-юнкерах и прочей сиятельной дребедени? Слава богу, о цесаревиче и великих княжнах ничего такого не слышно…
Кивнув удивленно вытянувшемуся во фрунт встречному вахмистру-вестовому, Александр наконец остановился на площадке десятого этажа и все-таки вызвал лифт. Переживания переживаниями, а время действительно деньги. Да и нижних чинов лишний раз смущать не стоит. Новые веяния новыми веяниями, демократия демократией, но…
* * *
— Саша! А не закатиться ли нам по старой памяти… — отвлек Александра от невеселых раздумий неунывающий Бекбулатов.
— Ваше сиятельство, Вольдемар, как вы можете приставать ко мне с такими пошлыми предложениями? Вы разве не в курсе, что штаб-ротмистр Бежецкий, горький пьяница и б…н, не так давно преставился, перед безвременной кончиной все свое состояние оставив тезке и однофамильцу, убежденному трезвеннику и примерному семьянину ротмистру Бежецкому?
— Все понял, начальник! Так куда подбросить трезвенника и примерного семьянина: домой или…
Александр повернул к другу голову и пристально посмотрел в наглые карие, с заметной раскосинкой глаза экс-гусара.
— Слушай, Володя, надеюсь, ты не раззвонишь по этому поводу в своей гусарско-б…ской среде?
— Ротмистр, как вам не стыдно матерно выражаться в присутствии робкого и наивного, почти что девственно чистого…
— Слушай, девственник, брось трепаться! Достал уже.
— Ну что за плебейские выражения, граф! Так куда: домой или…
— Или.
— Поздравляю, ротмистр! Неужели мадам N уже не сердится на ветреного ротмистра?
Александр, снова отвернувшись к окну, чтобы не расхохотаться, начал старательно, нарочито выдерживая архаичный стиль, цитировать дуэльный кодекс. Володька с готовностью подхватил:
— А поелику упомянутая персона зело…
Дурачась, они мчались по ночному городу, и Александр все откладывал, не мог сообщить другу, что скоро тому придется привыкать к другому шефу. Конечно, дружить им никто не запретит, но… Что ни говори, между Дворцовой набережной и Охтой дистанция огромного размера.
