Падкая до всякого рода романтических и загадочных историй столичная публика удивительно легко восприняла двуличие (в самом хорошем смысле этого слова, господа!) князя Бежецкого, так потрясшего всех прошлым летом сначала свалившимся на него монаршим венцом, а затем — еще более своим демонстративным отказом от оного… Кумушки вовсю судачили по углам о некой тайне рождения двух близнецов, одному из которых было суждено возложить на себя корону (интересно, кто бы это мог знать без малого сорок лет назад, когда и «короно-носитель» предыдущий был полон сил, и некой Елены, через которую она перешла к другому, на свете не было?), а второму — уготовано забвение и прозябание в провинции, где и вырос он сущим дикарем на лоне природы… Мужчины, не менее склонные к сплетням, игриво подмигивая, вещали о том, что второй Бежецкий —вовсе не сын уважаемого всеми Павла Георгиевича, а прижит его супругой от некой титулованной особы… Вторая версия не выдерживала никакой критики ни со стороны элементарной логики (в таком случае высокородными бастардами должны были быть оба князя), ни с биологической, но именно она безумно нравилась многим дамам… И наконец, существовала еще одна версия — о похищении в нежном возрасте второго Сашеньки цыганами (увы, здесь имело место прямое обвинение Бежецкого-старшего в шизофрении: кто бы, пребывая в твердом уме, стал называть двух близнецов одним и тем же именем?) и воспитании его до совершеннолетия в бродячем таборе…

Словом, домыслов, вымыслов, догадок и прямых спекуляций вокруг чудесного раздвоения князя Бежецкого было столько, что сразу несколько литераторов разной степени лихости пера, выставляя всех действующих лиц, конечно, под вымышленными именами, описали эту историю в своих опусах, причем в различных жанрах: в виде комедии, трагедии и эпопеи… Последняя, кстати, была позднее экранизирована несравненным режиссером Нахалковым под названием «Цыганский цирюльник», и фильм делал неплохие сборы в течение целого сезона как в Империи, так и за ее рубежами.

Видимо, своей личной благорасположенностью к новоявленному Янусу государь стремился одновременно положить конец всякого рода сплетням и узаконить статус обоих.

— А-а-а, господа Бежецкие! — Император при виде вошедших с поклоном дворян улыбнулся и сделал попытку подняться, но был решительнейшим образом удержан сидящим рядом недреманным оком в лице ветхого старика-лакея, помнившего его величество еще веселым и румяным карапузом. — Входите, входите… Дайте мне собственными глазами убедиться, столь ли велико сходство между вами…

— Осмелюсь возразить, — довольно дерзко заявил один из Александров, — оставляю вам самим догадаться, кто именно. Сейчас это довольно легко сделать, ибо один из нас невредим, а у другого не сошли еще с лица следы от раны, полученной во славу государства Российского и вас, ваше величество!

— Вижу, вижу, — улыбнулся Николай Александрович. — Прошу вас присесть, господа, в ногах правды нет… Я вызвал вас, господа Бежецкие, — произнес он после нескольких минут разговора, светского по сути и пустого по содержанию, — чтобы сообщить вам рвою монаршую волю…

Проникнувшись торжественностью момента, оба поднялись с мест и замерли.

— Еще весной, на последнем перед… — император замялся, но быстро проскочил неприятную для себя тему, — полковом обеде, я пообещал вам, Александр Павлович, — глаза Николая II остановились именно на том Александре, который был ему нужен в данный момент… — место дворцового коменданта… Увы, я не могу вам доверить это место…

Его величество сделал паузу, якобы чтобы передохнуть, а на самом деле — проследить за впечатлением от своих слов, но оба Бежецких были невозмутимы, будто изваяния Геркулеса, поддерживающие потолок по углам комнаты.

— Я назначаю вас, князь Бежецкий, шефом Пятого отделения моей Особой Канцелярии вместо подавшего прошение об отставке по возрасту и общей немощности князя Корбут-Каменецкого…

Тут уже Александр не выдержал и растерянно моргнул, что не укрылось от зоркого глаза монарха.

— Вы же, князь Бежецкий, — торжественно обратился он ко второму Александру, — назначаетесь шефом создаваемого Шестого отделения, целью которого будет охрана Отечества нашего от зловредного проникновения из других пространств, равно как и разведка в оных.

— Думаю, — добавил он, — никто, кроме вас, уроженца одного из сопредельных миров, не сможет сделать этого лучше…

Кирилл Ладыженский собрал недавних соратников по «делу» в «Купце», явно чтобы покрасоваться перед остальными своими новенькими погонами ротмистра, давным-давно вожделенными и заслуженными, но еще несколько недель назад недосягаемыми, словно сияющая вершина Эвереста для дождевого червя у его подножия. Увы, его торжество было изрядно омрачено видом, к примеру, полковничьих погон князя Вяземского, Анны третьей степени Петеньки Трубецкого или адъютантского аксельбанта барона Штелля… Окончательно добили изрядно поддавшего свежеиспеченного ротмистра генерал-майорские звезды на плечах новенького, с иголочки, лазоревого мундира заскочившего буквально на минутку Бежецкого. При виде посетившего сей развеселый сабантуй генерала, да еще такого серьезного ведомства, разноголосый шум сразу смолк, словно по команде. Перестали греметь приборами и притихли все, не исключая пестрого табунка цыган и их неизменного ручного медведя, как две капли воды походившего на приветствующее всех у входа чучело с подносом для визиток в передних лапах.

— Да-а-а, ты, Саша, нас всех переплюнул! — обвел широким жестом собравшуюся за огромным столом откупленного на весь вечер ресторана публику бравый драгун, уже довольно нетвердо держащийся на ногах. — Как же, как же, польщены вниманием-с…

На него тут же зашикали со всех сторон и задергали за полы расстегнутого по обыкновению мундира.

— Извини, Кирилл, — развел руками Александр. — Так уж получилось… Хотя, по-моему, никто из присутствующих за столом не в обиде…

— Виват господину генералу! — вскочил со своего места Петенька, салютуя своему бывшему командиру и настоящему кумиру фужером шампанского. — Виват Александру Павловичу!

— Виват! Виват! Виват! — загремело со всех сторон, а в руках Бежецкого словно по волшебству оказался огромный хрустальный бокал с искрящимся напитком. — Виват!!!

Осушая сосуд, Александр думал о том, что фига с два отдаст парнишку близнецу, а непременно перетащит в свое отделение несмотря ни на что. Но пока — ни гу-гу…

Когда осколки разбитого об пол бокала перестали прыгать по ковру, Кирилл торжественно обнял и облобызал своего боевого товарища.

— Вот это по-нашему! Вот это по-гвардейски! Господа, я хочу сказать речь!..

Спич Ладыженского и в трезвом виде далеко не оратора — запутанный и велеречивый, к тому же неоднократно прерываемый тостами «за Россию», «за государя императора», «за гвардию», «за дружбу» и еще за множество всяких достойных вещей, затянулся надолго, грозя войти в анналы истории гвардейского Петербурга как самый многословный и бестолковый.

Выручило Александра, поминутно глядевшего на часы и с отчаянием замечавшего, что постепенно пьянеет, появление близнеца:

— Имейте совесть, господа! — обратился второй жандармский генерал к опешившим гвардейцам, изрядная часть которых, позабыв спьяну про слухи, приняла пришельца за первый звоночек гостьи, неизбежной при подобном образе жизни, — белой горячки. — Отпустите же князя Бежецкого наконец!..

Такого вопля восторга он не слышал еще ни разу в жизни.

Увы, все дела, намеченные на этот день, пришлось отложить…

— Ну что, князь. — Улыбающийся Александр повернул лицо к своему, заметно волнующемуся близнецу. — Вперед?..

«Кабарга» свернула на безымянный, но хорошо заасфальтированный проселок, считавшийся таковым лишь в зловредном воображении местного обер-полицмейстера его императорского величества Дорожной инспекции барона фон Штильдорфа, по совместительству являвшегося старинным приятелем и соседом отца Бежецкого, Павла Георгиевича, и остановилась. Путь ей преграждал старательно раскрашенный белыми и красными косыми полосами брус шлагбаума, украшенный слегка тронутой ржавчиной табличкой с фамильным гербом и надписью-окриком: «Стой! Частная собственность! Ты вступаешь на территорию родового поместья графов Бежецких».