— Юлий Викентьевич, я буду с вами откровенен, — сказал Верховцев, глядя ему прямо в глаза, — браться за это дело мне очень и очень не хотелось. Допустил слабинку, пожалел женщину — полиция ей отказала, на таких как мы, частники, последняя надежда. А браться не хотел по одной причине — тухлое дело, зацепок почти никаких, беготни и возни хоть отбавляй, а результат, как правило, нулевой. Тут скорей всего вероятны два исхода — или пропащий объявляется сам, или с концами, на веки вечные. Я бывший советский мент, опер, и из личного опыта знаю — поиск пропавших, взятки, и заказные убийства — самое неблагодарное в нашей работе. Впрочем, это так, в порядке отступления, вы уж извините.

— Ничего, мне это интересно, — живо откликнулся Серебрянский. — Я человек морской, огромная часть жизни прошла вдали от суши, а потому во многих земных делах и проблемах, от которых я был оторван, я, если допустим такой каламбур, плаваю.

— Вернемся к Каретникову. Пытаясь воссоздать буквально по часам дни, предшествовавшие его исчезновению, мы установили… — Олег специально сделал ударение на слове «мы» и продолжил: — мы установили, что у него был контакт с вами, Юлий Викентьевич.

Верховцев замолчал. В лице Серебрянского ничего не изменилось, оно оставалось непроницаемо-спокойным, и только опытный глаз сыщика смог уловить, как едва заметно дрогнул в его руке тлеющий окурок.

— Контакт?! Какой контакт? — с недоумением спросил Юлий Викентьевич. — Выражайтесь ясней, я не очень-то искушен в вашей терминологии.

— Я имею в виду телефонный звонок Каретникова в десятых числах июня. Он звонил вам, не припоминаете?

— Может быть… может быть, — пробормотал Серебрянский, наморщив лоб, словно стараясь что-то припомнить. — Не встречались мы давненько, а звонить-то он мне звонит, как с рейса вернется, обязательно отметится. Я ведь ему человек не чужой, крестный все-таки.

Серебрянский погасил окурок о пепельницу и задумчиво уткнулся в папку с документами, лежавшую на его столе. Потом поднял трубку телефона:

— Оскар Адольфович, зайди, дорогой, я с бумагами ознакомился, подписал, все в порядке, можно отправлять. — Он повернулся к Верховцеву: — Извините, Олег Евгеньевич, работа — есть работа…

Олег жестом дал понять, мол, не стоит извинений, я подожду.

Не прошло и минуты, как в кабинет вкатился тучный субъект, с лысой, напоминающей полированный шар, головой. Шустренько просеменив к столу, он, оказавшись между Серебрянским и Верховцевым, мельком глянул на Олега, и неизвестно к кому обращаясь, проворковал:

— Надеюсь, не помешал?

— Ничуть. — Серебрянский протянул ему какой-то документ. — У нас, коллега, необычный гость — частный детектив. Не знаю как ты, а я о них раньше только в книгах читал, да еще в кино видел. Теперь вот и у нас свои «пинкертоны» появились.

Вошедший еще раз взглянул на Верховцева, теперь уже повнимательней, потом поднес листок к Серебрянскому, указывая пальцем на какое-то место в тексте:

— А здесь, Юлий Викентьевич, вы карандашом цифру исправили…

— Да-да, скажи машинистке, пусть аккуратно переделает, а остальное годится, можешь идти.

Подчиненный Серебрянского уже подошел к двери, но тут обернулся и спросил:

— Извините, Юлий Викентьевич, поездка в порт у нас не отменяется?

Серебрянский снова глянул на часы:

— Ни в коем случае, через десять минут выезжаем. Да мы уже, кстати, и закругляемся, не так ли, господин детектив?

Олегу ничего не оставалось, как невнятно поддакнуть — хотя по сути дела он еще не продвинулся ни на шаг, «лимит по Феллини» действительно подходил к концу.

— Я все-таки хотел бы вернуться к тому звонку, — заторопился он, понимая, что ситуация находится под контролем Серебрянского. Стоило Верховцеву потянуть нить разговора в нужном направлении, как она искусно обрывалась его собеседником.

— О каком? — непонимающе уставился на него Юлий Викентьевич, едва сдерживая зевок.

— Я имею в виду последний звонок Каретникова в июне месяце, — уточнил Верховцев. — Или он вам звонил и позднее?

Серебрянский ответил не сразу. Какое-то время он смотрел на Олега испытывающим немигающим взором. Пальцы его рук сплелись в жесткой сцепке, и это говорило детективу о том, что в душе его визави происходит некое внутреннее противоборство. «Или он знает больше, чем говорит, — подумалось Верховцеву, — или решает по ходу, что можно продать, а что оставить под прилавком…» Но вот взгляд Серебрянского смягчился, пальцы разжались, и ладони мягко легли на колени:

— Нет, позже он мне не звонил. Тот звонок в начале лета определенно был последним. О чем мы тогда говорили, я откровенно затрудняюсь сказать, столько времени прошло… Хотя, постойте, мне кажется, он что-то рассказывал об аварии на судне… да, точно, об аварии разговор был.

— Может, еще что-то вспомните, — попросил Верховцев. — При том мизере сведений, что мне удалось наскрести, любая деталь может оказаться очень полезной.

Серебрянский немного подумал и с сожалением вздохнул:

— Увы, ничего добавить к сказанному я не могу, разве… одно предположение я все же рискну высказать. По-моему, в тот раз он еще говорил, что собирается поехать навестить отца, он в Феодосии живет. Вполне возможно он к нему и поехал да подзадержался. Моряки, знаете, народ особенный — у них в отличие от остальных людей как бы другое временное измерение. Тем более, в Крыму сейчас тепло, бархатный сезон, а здесь что делать свободному человеку — дожди, слякоть…

— Уехал и не поставил в известность жену? — размышляя вслух, сказал Верховцев.

— Ну, для начала уточним, что Марина ему уж не совсем жена, а потом, мало ли что между ними могло произойти, мы же не знаем, — произнес Серебрянский, поднимаясь с кресла. — Может, случилось нечто, о чем она предпочла умолчать, не допускаете? Жизнь есть жизнь…

— Все может быть, — Верховцев тоже встал, понимая, что его время истекло. — Ну, спасибо, Юлий Викентьевич, за беседу, за информацию. Приятно было познакомиться.

— Взаимно. А благодарить не за что, я ведь собственно ничем и не помог.

— Ну как же, про Феодосию подсказали, на моем безрыбье и это уже кое-что.

— Мое жизненное кредо — всячески содействовать частной инициативе. — Серебрянский деликатно взял гостя за локоть и, вежливо выпроваживая, повел к выходу. — Будущее, Олег Евгеньевич, за такими людьми как мы с вами. Советская система развалилась потому, что на местах не было настоящих хозяев, а были временщики, разгильдяйничавшие и приворовывавшие у государства под удобной крышей коммунистической идеи. Мы же работаем на себя, а отсюда и соответствующее отношение к делу. У вас свой частный бизнес, у меня свой, и мы, как представители одной общественной прослойки, в этот сложный период становления новой формации должны консолидироваться, а не подставлять друг другу подножку. Вы согласны?

«Складно говорит, как по написанному, — подумал Верховцев, прослушав сеанс риторики, — наверное, раньше был завзятым политинформатором», — а вслух выразил полное одобрение высказанному тезису.

— А, кстати, вы не заходили в отдел кадров пароходства? — спросил Серебрянский. — Что вам там сказали?

— Не заходил, решил сначала к вам, — ответил Олег. — Отдел кадров никуда не денется, а с человеком всякое может статься, сегодня он есть, а завтра… — Верховцев запнулся и, не желая показаться некорректным, закончил: — а завтра, скажем, уехал в командировку.

— Вполне логично, — спокойно отметил Евгений Викентьевич, но в глубине его глаз промелькнул недобрый огонек. Он приготовился окончательно распрощаться и уже взялся за ручку двери. — Олег Евгеньевич, а откуда вам стало известно о звонке Валеры, если не секрет, конечно.

— Конечно секрет, — простодушно улыбаясь, ответил Верховцев. — Вы же мне, к примеру, не расскажете все тонкости становления вашей фирмы в одну из крупнейших транспортных компаний Латвии. В советское время наши с вами оклады возможно и отличались, но не так разительно, чтоб один мог поднять потом такое дело, а другой не мог позволить себе всего-навсего арендовать приличный офис. Вы, Юлий Викентьевич, как я понял, человек прямой, кривить душой не в ваших правилах, но и сказать правду, по понятным причинам, вы тоже не сможете, не так ли? Вот и получается, у вас свои секреты, у меня свои. Но делаем мы вроде одно общее дело — на обломке могучей державы мучительно возводим провинциальный капитализм…