— Смотри. Но лавочку прикрывать не спеши, — посоветовал Джексон, доливая в кружки пива. — Кушать она не просит, а кое-какие перспективы вдруг да появятся, заказ на краденый автомобиль отломится или что-нибудь покруче. Но это, в общем-то, не главное. Тебе главное сейчас имя сделать, стабильную репутацию для фирмы. Я считаю, что любому человеку хотя бы раз в жизни должен выпасть его шанс, его великая удача. Тут важно не проморгать, не вытолкать ее за двери, когда она появится на пороге. Чем черт не шутит, может быть, ты свой шанс как раз и отловишь на ниве частного сыска. Пока тебе следует хвататься за любое предложение, это потом, когда встанешь на ноги, будешь уже выбирать, пришел, скажем, кто-то из неимущих слоев, ты его выслушай для информации, покивай и ласково в задницу — все, коммунизм кончился…

— Знаешь, Жень, простых людей как раз более всего и жалко, — заметил Верховцев.

— Жалко?! — жестко переспросил Джексон. — А тебя, дорогой, когда выставили на улицу, многие пожалели? То-то! Не-ет, нынче филантропы не в моде. А, кстати, хоть кто-нибудь клюнул на твое объявление?

— Да позвонила на днях одна женщина… — неохотно начал Верховцев, — и то скорей от отчаяния…

— Ну и что у нее стряслось? Кошелек с последним латом потеряла?

— Джексон, ты неисправимый умник, — упрекнул Верховцев. — Да, потеряла она, но не кошелек, а мужа.

— А это еще банальней, — ухмыльнулся Джексон, принимаясь шелушить вяленую воблочку. — Сейчас столько мужичков в бега пускаются — прямо табунами, благо на границах бардак и концы спрятать где-нибудь на задворках бывшего Союза проще простого, никто никогда не найдет.

— Да тут совсем другой случай. Муж, моряк, пришел с моря после рейса, вроде все нормально и вдруг раз — исчез!

— «Вдруг» только случается ты знаешь что?.. А? Я думаю, ей следовало бы обратиться в полицию, а не в частное агентство.

— Ты не даешь мне договорить, — начал злиться Верховцев. — Она сразу же обратилась в полицию. Но дело в том, что это ее гражданский муж, они не расписаны, да и прописан он по другому адресу. В полиции ей сказали, что повода для розыска нет, дело, мол, обычное, поматросил да и бросил, он свободный человек и вправе жить где хочет, не ставя в известность своих, подчеркиваю, знакомых. Так что в розыск на него могут подать только близкие родственники, к примеру, родители, а таковых, как я понял, у него нет.

— Знаешь, Олежек, я уже давно обратил внимание на такой парадокс: в любой стране мира замужних женщин больше, как правило, чем женатых мужчин. Хотя бы взять твой случай — она звонит и заявляет: «Пропал муж!» А вот спросил бы ты его, этого пропавшего, женат он или нет, ответ, я думаю, предвидеть несложно.

— Наверно, ты прав, — согласился Верховцев.

— Так что это дело тебе без интереса. Прижился тот мужичок уже у другой бабенки, и голова не болит.

— Ну, я не отказал, на моем безрыбье… Попросил для начала фото мне принести, а там будет видно.

— Как знаешь, тебе вошкаться, я свое мнение высказал.

Какое-то время они молча пили пиво. Пока Джексон смаковал жирную спинку рыбки, Верховцев, между прочим, наблюдал в зыбком свете ночников за другими обитателями «Омута».

— Джексон, а вот тот мужик, что насчет меня обознался, ты его еще Грифом назвал: это его фамилия или кличка?

Джексон не спеша вытер губы салфеткой, усмехнулся:

— Во-первых, он вовсе не обознался, а во-вторых, не фамилия и не кличка, а, скорей всего, профессия.

— Это нечто для меня новенькое, — в голосе Верховцева чувствовался неподдельный интерес. — Я за годы службы по этой части ликбез прошел: щипачи, формазоны, скокари, медвежатники, из свеженьких профессий — кидалы, кукловоды… О грифах как-то не слыхал, не приходилось.

— Мало ли… — скептически бросил Джексон. — А приходилось ли нам еще несколько лет назад слышать о профессии «латыш»?

— А что, уже и такая есть? Или ты на ходу придумал?

— Ну, Олежек, ты как с луны свалился! Подумать можно, ты не в курсе дела, кто сейчас остался работать в госучреждениях, кто занимает места в министерствах, департаментах разных и в прочих великоважных державных институциях.

— Почему же, в курсе. Нацкадры.

— Верно, — кивнул Джексон. — На девяносто процентов они. А ты туда не влезешь ни под каким соусом, хоть тресни! И не потому, что умом не сподобился, а по одной лишь причине, что ты не есть гражданин этой страны, читай, латыш. Или я не прав?

— Не спрашивай, сам знаешь, — обронил Верховцев.

— Тогда закончу мысль. Вот и получается, что пятая графа фактически стала КПП любой престижной профессии. Не та пятая графа — о теплом месте чиновничка можешь и не мечтать! Поэтому, таким как мы, если и суждено работать, то слесарями, пекарями, проводниками задрипанных вагонов, в лучшем случае — подвизаться в бизнесе, а они будут работать латышами разных разрядов. Я не удивлюсь, если прочту в какой-нибудь трудовой: «латыш шестого разряда» или нечто подобное. Универсальная профессия, а профили у нее могут быть самые разные: одни будут зорко следить за тем, какая у тебя в паспорте печать: круглая, квадратная или треугольная, другие будут за бабки проверять у тебя знание государственного языка, третьи на таможне будут шарить по твоим сумкам в поисках контрабандного сала, четвертые бдительно контролировать, чтоб ты не утаил от госказны лишнего сантимчика, если таковой у тебя вдруг заваляется, а есть еще и пятые, и шестые, и седьмые, а замыкают этот длинный ряд «надцатые», которые осуществляют общее руководство. И при всем этом они будут тыкать в тебя пальцем и с огромным высокомерием изрекать, как ты изволил заметить сам, что только латыш по-настоящему может любить Латвию.

— Что-то кусуч ты, Женя, сегодня, — заметил Верховцев, пожевывая хвостик воблы. — Наверно, похмелился неудачно? Впрочем, ты всегда был в оппозиции к любому строю.

— Да накипело! Достала меня вся эта фигня — во! — Джексон чиркнул ребром ладони по горлу. — Я здесь родился, всю жизнь прожил и только вот теперь узнаю, что латыши, оказывается, какая-то особенная нация, чуть ли не арийцы, а по сему следует, что им самим работать, как говорят в зоне, западло. Они могут только служить, естественно, Родине. Но служа, заметь, а не работая, жить хочется сладенько. Что-то схожее наблюдается в Кувейте, там граждан в два с половиной раза меньше, чем мигрантов. На каждого гражданина пашут два с половиной инородца, и граждане живут при коммунизме, для них в этой стране почти все бесплатно: образование, медицина и прочее. Тут слегка иная ситуация — другие пропорции населения, но самое печальное, что в отличие от Кувейта, здесь нет нефти, а если быть точнее, то ничего нет. Поэтому у них постоянно не будет хватать средств на свой раздутый госаппарат, хотя тебе будут внушать, что не хватает на отопление, на газ, на электроэнергию. Отсюда наличие бесконечной головной боли, где взять денег, а взять их можно только у таких, как мы. Ты латышский язык сдал?

— Да, на вторую категорию, — ответил Верховцев. — Пять латов отстегнул.

— Ну вот, пять латов, — произнес Джексон с непонятным удовлетворением. — А если в бюджете концы не сводятся, почему бы тебя не заставить сдавать экзамен каждый год, а еще лучше — каждый месяц, да и не только язык, а и историю родного края и перлы народного фольклора. Тоже неплохо, а? Или, скажем, поедешь куда, а будешь возвращаться — плати, а то не пустят! В общем, расклад очень грустный выходит: нищее государство да скудоумные законотворцы с мозгами набекрень, которые только и бдят, чтобы простому народу жизнь в Латвии медом не казалась. Плюс чиновнички всех мастей и рангов, которые руководствуются в своей ответственной миссии одним-единственным глаголом — «ободрать!» Не хотят понять, что сняв с человека последнюю рубашку и последние штаны, они дальше могут наткнуться только на голую задницу. В русском языке для таких деятелей существует очень меткое определение — поскребыши! Ничего, отольются кошке мышкины слезы, за все придется расплачиваться по самому большому счету.