— У меня есть дракон, не забыл?

— Не забыл. Как не забыл и о том, что у других тоже были драконы…

— Мне было просто любопытно, — примирительно произнесла Джеанна. — Я осторожна и внимательная. Ты же знаешь…

— Знаю. Ты осторожна и внимательна. А все шишки за твои проделки сыплются на мою голову.

— Ага! Так вот чем вызвана твоя забота! — засмеялась Джеанна.

— Не ходи одна, — серьезно попросил я. — И вообще не лезь…

— … не в свое дело, — закончила девушка насмешливо. — Лучше скажи мне вот что — если на твой взгляд Вейто такой положительный, то зачем ты сказал мне о его вчерашнем позднем возвращении? Может, он просто с девушкой гулял? — ехидно осведомилась Джеанна.

— Не знаю, — честно ответил я. — Вдруг вспомнилось…

— Вот и я не знаю… В нем есть что-то, что тревожит. Я хочу разобраться… — Она поежилась. — Пойдем внутрь? Что-то я мерзну…

Но сразу уйти нам не удалось, потому что на карниз выбрались две смутные фигуры, одна из которых была поменьше и трепетно держалась за высокую. Высокая огляделась, заметила нас и заговорила голосом Нихора:

— Ага, вот они. Я так и думал. Если их нет нигде, а из дома они не выходили, значит, быть могут только в одном месте… Кир, эта милая девочка разыскивала тебя весь вечер с подозрительной настойчивостью…

Милая девочка шевельнула плечами, сбрасывая оберегающие руки Нихора, и решительно шагнула к нам из тени. Верхние окна высветлили сердитое лицо, показавшееся мне отдаленно знакомым. Впрочем, в Гнезде мы все были знакомы друг с другом.

— Я пришла сказать… — заговорила девочка, срывающимся голосом. — Пришла сказать, что вы не имели права вмешиваться в наши дела!..

Вот теперь я точно узнал ее. Детские губы дрожали по-прежнему. И в глазах стояли готовые пролиться слезы.

— Из-за вас у Боира теперь неприятности! А вы… Вы… — Она вскинула сомкнутый кулачок, но лишь для того, чтобы стереть выбитые хлестким ветром слезы. — Я ненавижу вас!

— Ну вот, — прошелестел над ухом насмешливый голос Джеанны. — Пожинай плоды благих деяний… — Она обогнула меня, легко скользнув по самому краю карниза, и обратилась к девочке: — Не будь смешной, Анисса. Хочется поплакать — ступай рыдать в подушку. А трагические жесты прибереги для своего Боира. Только не надейся, он все равно не оценит…

Девочка вскинулась, гневно сверкнув глазами, но надменную Джеанну трудно смутить пылающими взорами. И Анисса, круто развернувшись и оттолкнув недоумевающего Нихора, нырнула в окно.

— Джеанна! — укоризненно сказал Нихор. — Она ж переживает… Ты бы помягче.

— Да ну ее, — досадливо отозвалась Джеанна. — Вечно она хлюпает носом. По поводу и без повода. Аниса — Актриса! Кир, ты оказал ей огромную услугу. Теперь хныкать по углам она может с полным правом. Ее любимого бросили в темницу. На целую ночь… — Джеанна оглянулась на меня, — Твой приятель сказал, что парня, с которым тебя забрали, отпустили этим утром. Надо полагать, он и есть Боир. Бедняжка Анисса еще не подозревает, что повода для слез больше нет.

— Джеанна, — грустно сказал Нихор. — Когда ты влюбишься? Может быть тогда ты пожалеешь о своем цинизме?

Я ничего не собирался говорить, но все равно получил чувствительный тычок локтем под ребра.

— Когда-нибудь обязательно, — пообещала Джеанна. — Но не сегодня…

Уже внутри, на лестнице, я потер ноющее после соприкосновения с острым и твердым, как сталь, девичьим локотком ребро, где определенно разрастался синяк и решился на крохотную месть.

— А может быть заполучить Вевура тебе хочется просто из врожденного честолюбия? — спросил я, дождавшись, когда Нихор отойдет. — Может быть тебе не дает покоя то, что вдруг нашелся единственный наглец, который посмел не влюбиться в тебя по уши немедленно и не захотел сразу же бросить сердце к твоим ногам? Может быть, тебе просто обидно?

— Я подумаю над этим, — пообещала Джеанна, улыбаясь, но зеленые глаза остались серьезными. Металлическая пластинка на ее груди тускло блеснула.

Каждый грамотный музыкант обладает навыками игры на любом инструменте, но естественно, что любой музыкант имеет свои предпочтения. Меня навсегда покорил сенсорин.

Наши предки оставили нам в наследство множество всевозможных загадочных предметов. Тайны некоторых из них не разгаданы до сих пор. Другие давно используются. Третьи выброшены за ненадобностью или заменены доступными эквивалентами. Но есть вещи, которые наши умельцы и рады бы повторить, да, увы, не в силах. К ним относятся и сенсорины, сочетающие в себе голоса различных музыкальных инструментов, воспроизведенные с абсолютной точностью, но при этом еще способные и напрямую воздействовать на ощущения слушателей. Играть на них могут не все даже талантливые музыканты, ибо зачастую мелодия, звучавшая прекрасно, например, на клавесине, вызывает резкое неприятие у людей, если ее исполнить на сенсорике. Хотя и звук тот же, и музыкант… Наверное, это хорошо, что не всякий способен играть на странном инструменте, потому что осталось их всего четыре. Местонахождение пятого известно, однако вот уже целый век он остается недоступным, с того рокового дня, когда его владелец Фэйгор Мечтатель сорвался в Птичью пропасть. Четыре уцелевших передаются в пожизненное владение музыкантам, доказавшим свое право играть на них. И самым счастливым моментом в моей жизни был день, когда на восьмилетие, вместе с приглашением вернуться в Звеницар после выпуска из Гнезда, мне вручили и сенсорин. Кажется, я был первым, кто умудрился получить его так рано.

С тех пор я безнадежно увяз.

Я слушал, как покорно отзываются струны на каждое прикосновение. Звонко или меланхолично, тревожно или утомленно, насмешливо или мягко… Встрепенулась флейта. Гулко вздохнули барабаны…

Вообще-то мне полагалось создавать праздничный гимн, но, как это обычно случается, я сам не заметил, как забыл о первоначальном намерении, поглощенный другими идеями, не имеющими ничего общего с гимнами и маршами. Рождающаяся музыка поглотила меня, понесла лавиной, стоило лишь стронуть камешек. Как всегда, после долгого перерыва.

Каждое прикосновение к инструменту рождало новый мир. Трогая пальцем первую струну, я никогда не знал, чем закончу. Ощущение сродни полету. Теоретически направление известно, но практически… Каждый взмах драконьих крыльев порождал миллиарды вероятностей и возможностей. И если сразу не сумеешь отсечь лишние — никогда не вернешься назад. Недописанная мелодия похожа на прерванный полет, она беспокоит и тревожит. Сорвавшись раз, ты можешь разбиться насмерть и никогда не взлететь снова… Но даже если ты достиг цели, скорее всего ты здорово удивишься, обнаружив, что она не совсем та, что призрачно мерещилась в пути.

Впрочем, все это после, а пока…

Я с хрустом разогнулся, жмурясь и машинально зажимая израненные пальцы, с которых были снесены даже привычные для музыкантов мозоли. Листы наскоро исчерканной нотной бумаги, кое-где с кровавыми отпечатками, усеивали комнату. Я подобрал ближайший, но в глазах отчетливо двоилось от усталости, поэтому пришлось отложить его. Я и так помнил то, что следовало запомнить. Особенно последнюю мелодию — короткую, сотворенную одним дыханием… Пожалуй, она достойна того, чтобы придумать ей название.

«Незнакомка», — посоветовал ехидно, но добродушно дракон. — «С сиреневыми глазами… Или лучше, с фиалковыми очами»

Однако дракон лучился довольством, как сытая ящерица, наглотавшаяся жирных мух.

«Жаль только, что для праздничного парада этот твой шедевр не подойдет. И для дипломного проекта не годится»

Я лениво отмахнулся от него, только теперь замечая, что день незаметно превратился в сумерки. Что на моем столе, под нотами, благополучно застыли забытые завтрак, обед и ужин. И что кто-то подсунул мне городскую газету, надо полагать, дабы не оставлять без новостей узника во время вынужденного заключения. На газете тоже обнаружились наспех записанные ноты. Прямо поверх статьи на первой странице, заголовок которой встряхнул меня и заставил вглядеться повнимательнее.