Наконец, наступил день, когда большая часть тела дракона была освобождена. Теперь исполин мог взлететь, если заклятие отпустит его. И Асгар принялся под руководством дракона готовиться к рассеиванию наложенных в давние времена чар. К несчастью, старое колдовство было страшным и требовало крови разумных. Былые противники драконов пользовались жестокими силами. А в нынешнее время кровью разумных могла считаться только человеческая кровь.

Удрученный Асгар организовал несколько тайных вылазок в город и узнавая, есть ли там безнадежно больные. И он нашел таких, но едва попробовал предложить умирающему от проказы человеку легкую смерть в обмен на благополучие его семьи (дракон указал охотнику несколько кладов), как больной человек разъярился и поднял крик. Разозленные горожане не стали разбираться, что к чему и гнали Асгара до самого леса, где ему удалось скрыться. Вторая попытка тоже была неудачной, вдобавок, люди теперь стали подозрительны и готовились устроить облаву на бывшего охотника, если он попробует еще прийти в город. Тогда Асгар просто пробрался под покровом темноты к одному из домов и выкрал оттуда безнадежно больную девочку, о которой слышал раньше, но не решался воспользоваться такой возможностью. Теперь он понимал, что унести на руках взрослого человека все равно не сумеет.

К счастью ни в пути, ни во время ритуала девочка, так и не пришла в себя. Она была очень слаба и скорее всего умерла бы в ближайшие дни, если не часы, твердил себе охотник, но руки Асгара все равно дрожали, когда он опускал кинжал. В тот момент, когда капли крови с шипением упали в отлитый из двенадцати металлов сосуд и занялись цветным пламенем, Асгар услышал шум снаружи. Дракон, крепнущим голосом сообщил, что это пришли горожане, растревоженные родителями похищенной девочки. Горожане тоже жаждали крови.

Но они опоздали.

Исполин освободился, распахнул гигантские крылья, расшвыривая остатки земли, деревьев и камней, вперемешку с телами падающий от сотрясений людей. А потом он, ликующе затрубив, взмыл в небо, заслоняя тенью притихший в ужасе город. Асгар, уцепившись за головной гребень драконе, восторженно озирался, ощущая радость спасенного им существа. Восторг дракона переполнял его, и он не сразу заметил, что гигант пикирует вниз, к городу и наслаждение свободой и полетом в нем быстро сменяется страшным, всепожирающим голодом.

Голодом, который не удовлетворит маленький провинциальный городок.

— Мне очень жаль, — скорбно сказал привратник, состроив грустную мину. — Но вы же знаете, вам запрещено покидать пределы Гнезда…

Я порадовался тому, что вокруг не оказалось свидетелей этой жалкой сцены, если, конечно, не принимать во внимание портреты, развешанные в холле. Поэтому оставалось только придать себе самый независимый вид и побитой собакой поплестись назад.

Вообще-то у меня не было необходимости превращаться в отшельника и вполне можно было провести занимательный вечер и в Гнезде, но особого желания коротать время в обществе надоевших до оскомины лиц мне не хотелось. Поэтому я проигнорировал взрывы приглушенного смеха, доносящиеся из зала слева и поднялся по лестнице, намереваясь вернуться к себе, но по пути передумал, нырнул в оконную нишу, протиснулся через не до конца открывающуюся створку и спрыгнул на внешний карниз.

Там уже устроилась, подобрав ноги и завернувшись в куртку, нахохленная, как замерзшая птица, Джеанна. Вечерний ветер растрепал копну светлых волос, но девушка не обращала на это внимание, уткнувшись в подтянутые к самому подбородку коленки. Со стороны казалось, что она не спускает взгляда с чего-то важного, расположенного далеко на земле. Но отсюда земля была абсолютно неразличимой, затянутой мглистой вечерней пеленой.

— Привет, — сказал я, опускаясь рядом.

Длинные ресницы вздрогнули, но Джеанна не подняла глаз.

— Привет… — отозвалась она едва различимо, и ветер мгновенно унес слова прочь.

— Не слишком ли прохладно для вечерних посиделок? — спросил я.

Слабый свет, льющийся из окошек расположенных над нами, отражался от стены, бросая на лицо девушки блики. Призрачное серебро очертило высокие скулы, тронуло пушистые ресницы и растворилось в уголках губ.

— Говорят, ты храбро бился вчера? — спросила она, не глядя на меня.

— Бессовестно клевещут, как всегда, — отозвался я, улыбаясь.

— Бился не храбро или вообще не бился? — Наконец в перекрестье ресниц блеснул знакомый, изумрудный огонек, — А еще говорят, что ночь тебе довелось провести в узилище полном крыс и многоножек…

— Кто говорит? — удивился я. Никому, кроме наставников не было об этом известно.

— Приятель твой болтал. Такой смешной тип, похожий на пугало…

— Понятно… Где это он тебя поймал?

— Сегодня, на дороге к городу. Я возвращалась от… Из гостей. Просил передать тебе привет.

— Из гостей… — задумчиво повторил я, делая вид, что не замечаю, как опасно заблестели зеленые глаза. — А Вевур мне, часом, привет не передал?

— Как не передать, — засмеялась Джеанна, наконец, распуская свои переплетенные конечности, плавно как змея кольца и откидываясь на стенку. Потом двумя руками собрала растрепавшиеся волосы, наскоро скрутила их и запихнула под воротник куртки.

— Он очень необычный человек, — наконец сказала она.

— Да уж ясно, — кивнул я. — Другие тебя и не интересуют…

— На что это ты намекаешь? — оскорблено отозвалась она, но без должной горячности в голосе и сама же лениво отмахнулась. — Впрочем, неважно…

— Джеанна, — вздохнул я. — Опомнись. Он старый, пьяница и нищий.

— Во-первых, это не твое дело, — сказала она с непривычной мечтательностью в голосе. — А во-вторых, ты не прав по всем пунктам. Он не старый, может быть лет на десять старше нас. Он вовсе не пьяница. И уж точно не нищий.

— Хорошо, обвинение отзывает первый пункт, как несущественный, но если, по-твоему, человек, хлестающий столько вина в одиночку не зовется пьяницей, а оригинал, живущий в кладбищенском склепе не считается нищим, то…

— Ты же ничего не знаешь, — возразила Джеанна. — Я ведь говорила, что кое-что слышала о художнике Ранвевуре. А Вевур рассказал мне остальное… Это такая романтическая история…

— Ты клюнула на романтическую историю? — удивленно возмутился я, сделав ударение на первом местоимении.

Она даже не услышала, улыбаясь краешком губ и мечтательно закинув руки за голову.

— Несколько лет назад он был беден, хотя и очень знаменит…

— Что говорит не в пользу его рациональности… — вставил я.

— Не перебивай, — Джеанна, наконец, покосилась на меня слегка досадливо. — Ты сбиваешь меня с настроя, который соответствует этой печальной истории. Слушай… Однажды в мастерскую художника пришла девушка, заказать портрет. Они познакомились и понравились друг другу. Или правильнее будет сказать: девушка влюбилась в Вевура по уши, а он… Поначалу ему казалось, что он любит ее, но потом… Потом он узнал, что она очень богата. Очень. К моменту свадьбы никто их новобрачных не питал никаких иллюзий. Невеста знала, что жених не любит ее, но сама любила слишком сильно, чтобы отказаться от своего выбора. А ему надоело быть бедным и рисовать картины, оценить которые могли немногие. Она просто купила его.

— Это Вевур тебе рассказал? — проглотив все рвущиеся с языка комментарии, только и спросил я.

— Нет, эта история стала известна всем позже. Началась неприятная шумиха. Дело в том, что молодая жена внезапно умерла, буквально через пару лет после заключения брака.

— О! Теперь я забираю назад свои слова об отсутствии в Вевуре коммерческого чутья…

— Не смешно! — поморщилась Джеанна. — Естественно, это событие вызвало кривотолки. Все же мыслят вроде тебя… рационально. Позже, семейный врач, разозленный всеми этими домыслами, выступил с заявлением, что смерть супруги произошла отнюдь не внезапно. Она с рождения была обречена на раннюю гибель, благодаря какому-то наследственному пороку… Вот только к тому моменту Вевур уже исчез из поля зрения сплетников, оставил дом, не тронул даже деньги. Просто ушел и все.