По моим ногам стремительно шмыгнула крыса, забилась в щель между вещами на полу и неодобрительно уставилась на меня оттуда блестящими глазками. Взгляд ее показался мне нехорошо разумным. Но отступать только из-за неудовольствия крысы не хотелось. Поэтому я вошел и внимательно огляделся, надеясь обнаружить невесть что. Конечно, разумнее было бы совсем оставить эту затею или попытаться хотя бы заглянуть на второй этаж, но первый вариант мне не нравился в силу вполне понятных причин; а что касается второго этажа — что-то подсказывало мне, что ничего, кроме ненужного хлама, в этом заброшенном и нежилом доме я не найду. Единственный огонек горел здесь, следовательно, и смотреть следовало здесь…

Понадобилось не так уж много времени, чтобы обнаружить, что часть досок в полу приподнимается без особых усилий и под ними раскрывается черный зев провала. Оттуда несло запахом сырых камней и плесени, но лестница, начинавшаяся чуть пониже края люка, выглядела вполне крепкой и новой.

Внутренний голос смирился и не попытался даже протестовать, когда я поставил ногу на первую ступеньку.

Темнота, тишина и промозглый холод подвала окутали меня. Расставив руки, я коснулся противоположных, покрытых склизким налетом каменных стен. Единственный неширокий ход вел прямо, и с одной стороны это было хорошо — не нужно плутать бес толку, но с другой стороны спрятаться здесь было абсолютно негде.

От кого это ты собрался прятаться? — встрепенулось второе я нервно.

Забравшись так далеко поворачивать смысла не имело, поэтому я двинулся вперед, время от времени брезгливо касаясь руками стен, чтобы не терять ориентиры и запоздало жалея, что не прихватил с собой огня. Ход оказался длинным и вел под уклон. Он был, пожалуй, даже слишком длинным. Через некоторое время у меня создалось впечатление, что я не только покинул территорию дома, но и вышел на соседнюю улицу. Вокруг по-прежнему царила всепоглощающая тьма, однако вскоре мне стало казаться, что я вижу впереди смутные блики и отсветы и, вроде бы, слышу голоса. Нет, точно, это голоса! Распевают тягучую медленную песню с подвываниями. Как музыкант вынужден сообщить, что более немелодичного и неприятного на слух произведения я не слышал. Вдобавок обнаружилось еще одно нововведение — коридор начал ветвиться. Временами мои пальцы проваливались в пустоту. А когда свет стал более отчетливым, я убедился, что в каменных стенах появились проходы с обеих сторон, В одном из таких проходов спокойно сидела гигантская коричневая крыса, одарившая меня равнодушным взглядом.

Честно говоря, к этому моменту мне меньше всего хотелось отыскать свою незнакомку в таком отвратительном месте. Единственное, что все еще заставляло меня двигаться дальше — это разбуженное любопытство. О существующих под Городом, сохранившихся с давних времен, подземных ходах я слышал в детстве, и как все дети бесстрашно и безрезультатно пытался их посетить. Говорили, что в подземельях с древности хранятся всяческие чудесные вещи и можно обнаружить много странного. Пару раз мне даже доводилось спускаться под землю, но ничего особенно привлекательного я, как и многие другие, там не нашел. Может быть, искал не там? Повзрослев, я рассудил, что подземные ходы являются, скорее всего, обычными канализационными коммуникациями, как старого, так и современного города, а если что-то странное там и было, то его давным-давно растащил бы маленький народец, соседствующий с людьми.

Вынужден признать, похоже, я ошибался, Вряд ли этот длинный каменный ход проложил владелец двухэтажного дома, чтобы хранить зимой картошку и квашеную капусту.

Слитный хор, упоенно выводящий медленную песню, поделился на отдельные мужские и женские голоса. Не думаю, что хоть кого-то из певцов обладал достойными вокальными данными, а если и обладали, то они его умело маскировали. Хуже было то, что ни один из них не имел даже приличного слуха. Но пели они самозабвенно.

К запаху каменной сырости прибавился аромат дыма и еще чего-то, едва уловимого и скорее приятного. Стало заметно светлее. На склизких сизых стенах вокруг заплясали оранжевые, трепещущие отблески огней, пылающих впереди. Слева, на каменном выступе флегматично восседал крапчатый паук, величиной с блюдце. Честно говоря, мне даже померещилось, что он покачивается в такт мелодии.

Прижавшись спиной к противоположной стене, предварительно убедившись, что на ней нет насекомообразных ценителей скорбной музыки, я сделал еще несколько осторожных шагов, оставшихся до конца хода. Зыбкий, неяркий свет неравномерно расплескивался вокруг, вперемешку с тенями и это давало мне шанс хоть какое-то время оставаться незамеченным. Опасливо выглянув из-за угла, я испытал ни с чем не сравнимое ощущение вернувшегося сна.

Ход не заканчивался, а всего лишь прерывался. Он вливался в обширное помещение с закругленными углами, чтобы продолжиться на другой его стороне. Однако основное действие происходило, похоже, именно здесь. В центре каменного пузыря пылал небольшой костерок, вокруг которого разместились уже знакомые мне фигуры в звериных масках. Фигуры собрались в круг, ухватили друг друга за руки и неторопливо раскачивались, распевая нечто зловещее на незнакомом языке. Их темные бесформенные балахоны-плащи лениво колыхались, скрадывая очертания силуэтов. А в прорезях масок остро сверкали глаза. Длинные угольно-черные тени стлались по поверхности вогнутых стен и нависали над людьми, рождая странный эффект двойственности происходящего. Молчаливые бесплотные тени выглядели более жутко, чем их поющие обладатели.

Песня закончилась. Люди разорвали круг, опустив руки, и зашевелились, как мне показалось облегченно. Их было меньше, чем мне померещилось сначала — около двадцати человек. Черные тени удваивали количество. Приземистый некто в маске рыси палкой пошевелил огонь, заставляя его полыхнуть поярче и выбросить вверх сноп искр. Протесты остальных присутствующих, немедленно закашлявших, он отмел повелительным взмахом руки. «Рысь» повел вокруг внимательным взглядом, и мне даже показалось, что он заметил меня, но опасения оказались напрасны. Закончив смотр и вынудив некоторых из своей паствы виновато потупиться (надо полагать за пение без должного воодушевления), «Рысь» заговорил величаво и громогласно:

— Вы знаете, о, братья и сестры мои, что привело нас сюда!

— Знаем! — слегка вразнобой подхватил хор, шевельнувшись.

— Пришло время! — объявил «Рысь».

— Пришло! — не стали возражать слушатели.

— Время страшное, время смутное, время свершений! — завопил на одной ноте пронзительный женский голос, заставивший вздрогнуть не меня одного.

— Верно, сестра моя, — согласился «Рысь», кивнув фигуре в маске неопределенной птицы. — Время свершений! Старые дни поклонения и подчинения уходят! Те, кто владели нашими душами, покинули праведный путь! Мы не верим им!..

— Не верим! — взвыл хор дружно.

— Что ждет лжецов?

— Смерть!!! — присутствующие заметно оживились.

Один из «братьев и сестер» в маске енота бросился к стене, где лежал плотно спеленатый длинный тюк, подтащил его к костру, развернул… V меня на несколько мгновений оборвалось сердце, когда я различил человеческие ноги, руки в перчатках и знакомую куртку со значком. Но потом над воротником куртки показалась тряпичная голова с наскоро намалеванным лицом и волосами из пакли. К одной из рук чучела был привязан картонный драконник.

«Енот» горделиво продемонстрировал его зрителям, беззастенчиво выдавая авторство сего уникального произведения. Присутствующие одобрительно заворчали. Стоявшие рядом похлопали «енота» по плечам. «Рысь» удовлетворенно кивнул, едва не уронив свою маску.

— Это он! — молвил негромко, но торжественно «Рысь». — Я узнаю лик врага…

«Ух, ты» — подумал я, невольно прижимаясь поближе к стене.

Между тем другая маска — лисицы — вытянула откуда-то из-под своей хламиды длинную, заостренную на одном конце палку, украшенную грубой, но выразительной резьбой, которая недвусмысленно давала понять тем, кто не уловил сходства сразу, что именно обозначает этот жезл. Палка угрожающе вознеслась над распростертым на полу пугалом.