[1928] Рассказ рабочего Павла Катушкина о приобретении одного чемодана* Я завел чемоданчик, братцы. Вещь. Заграница, ноздрю утри. Застежки, ручки (чтоб, значит, браться), а внутри… Внутри в чемодане — освещенье трехламповое. На фибровой крышке — чертеж-узор, и тот, который музыку нахлопывает, репродуктор — типа Дифузор. Лезу на крышу. Сапоги разул. Поставил на крыше два шеста. Протянул антенну, отвел грозу… Словом — механика и никакого волшебства. Помещение, знаете, у меня — мало̀. Гостей принимать возможности не дало́. Путь, конешно, тоже до нас дли́нен. А тут к тебе из чемодана: «Ало́, ало́! К вам сейчас появются товарищ Калинин». Я рад, жена рада. Однако делаем спокойный вид. — Мы, говорим, его выбирали, и ежели ему надо, пусть Михал Ваныч с нами говорит. — О видах на урожай и на промышленность вид и много еще такова… Про хлеб говорит, про заем говорит… Очень говорит толково. Польза. И ничего кроме. Закончил. Следующий номер. Накануне получки пустой карман. Тем более — семейство. Нужна ложа. — Подать, говорю, на́ дом оперу «Кармен». — Подали, и слушаю, в кровати лёжа. Львов послушать? Пожалуста! вот они… То в Москве, а то в Ленинграде я. То на полюсе, а то в Лондоне. Очень приятное это — р-а-д-и-о! Завтра — праздник. В самую рань слушать музыку сяду я. Правда, часто играют и дрянь, но это — дело десятое. Покончил с житьишком пьяным и сонным. Либо — с лекцией, с музыкой либо. Советской власти от всей души пролетарское спасибо! [1928]
Горящий волос* Много чудес в Москве имеется: и голос без человека, и без лошади воз. Сын мой, побыв в красноармейцах, штуку такую мне привез. «Папаша, — говорит, — на вещицу глянь. Не мешало понять вам бы». Вынимает паршивую запаянную склянь. «Это, — говорит, — электрическая лампа». «Ну, — говорю, — насмешил ты целую волость». А сам от смеха чуть не усох. Вижу — склянка. В склянке — волос. Но, между прочим, не из бороды и не из усов… Врыл столбище возле ворот он, склянку под потолок наве́сил он. И начал избу сверлить коловоротом. И стало мне совсем неве́село. Ну, думаю, конец кровельке! Попались, как караси. Думаю, — по этой по самой по проволоке в хату пойдет горящий керосин. Я его матом… А он как ответил: «Чего ты, папаша, трепешься?» И поворачивает пальцами — этим и этим — вещь под названием штепсель. Как тут ребятишки подскачут визжа, как баба подолом засло́нится! Сверху из склянки и свет, и жар — солнце, ей-богу, солнце! Ночь. Придешь — блестит светёлка. Радости нет названия. Аж может газету читать телка, ежели дать ей настоящее образование. |
