[1928] 7 часов* «20% предприятий уже перешло на 7-часовой рабочий день». «Восемь часов для труда, шестнадцать — для сна и свободных!» — гремел лозунговый удар в странах, буржуям отданных. Не только старую нудь с бессменной рабочей порчею — сумели перешагнуть мы и мечту рабочую. Парень ум свой развивает до самых я́тей, введен семичасовой день у него в предприятии. Не скрутит усталая лень — беседу с газетой водим. Семичасовой день у нас заведен на заводе. Станок улучшаю свой. Разызобретался весь я. Труд семичасовой — можно улучшить профессию! Время девать куда? Нам — не цвести ж акацией. После часов труда подымем квалификации. Не надо лишних слов, не слушаю шепот злючий. Семь рабочих часов — понятно каждому — лучше. Заводы гудком гудут, пошли времена меняться. Семь часов — труду, культуре и сну — семнадцать. [1928] Стих не про дрянь, а про дрянцо. Дрянцо хлещите рифм концом* Всем известно, что мною дрянь воспета молодостью ранней. Но дрянь не переводится. Новый грянь стих о новой дряни. Лезет бытище в щели во все. Подновили житьишко, предназначенное на слом, человек сегодня приспособился и осел, странной разновидностью — сидящим ослом. Теперь — затишье. Теперь не наро́дится дрянь с настоящим характерным лицом. Теперь пошло с измельчанием народца пошлое, маленькое, мелкое дрянцо. Пережил революцию, до нэпа до́жил и дальше приспособится, хитёр на уловки… Очевидно — недаром тоже и у булавок бывают головки. Где-то пули рвут знамённый шёлк, и нищий Китай встает, негодуя, а ему — наплевать. Ему хорошо: тепло и не дует. Тихо, тихо стираются грани, отделяющие обывателя от дряни. Давно канареек выкинул вон, нечего на птицу тратиться. С индустриализации завел граммофон да канареечные абажуры и платьица. Устроил уютную постельную нишку. Его некультурной ругать ли гадиною?! Берет и с удовольствием перелистывает книжку, интереснейшую книжку — сберегательную. Будучи очень в семействе добрым, так рассуждает лапчатый гусь: «Боже и сам упасусь». Об этот быт, распухший и сальный, долго поэтам язык оббивать ли?! Изобретатель, даешь порошок универсальный, сразу убивающий клопов и обывателей. [1928]
Крым* И глупо звать его «Красная Ницца», и скушно звать «Всесоюзная здравница». Нашему Крыму с чем сравниться? Не́ с чем нашему Крыму сравниваться! Надо ль, не надо ль, цветов наряды — лозою шесточек задран. Вином и цветами в цветах и в вине — Воздух — желт. Песок — желт. Сравнишь — получится ложь ведь! Солнце шпарит. Солнце — жжет. Как лошадь. Цветы природа растрачивает, соря — для солнца светлоголового. И все это наслаждало одного царя! Смешно — честное слово! А теперь играет меж цветочных ливней ветер, пламя флажков теребя. Стоят санатории разных именей: Ленина, Дзержинского, Десятого Октября. Братва — рада, надела трусики. Уже винограды закручивают усики. Рад город. При этаком росте с гор скоро навезут грозди. Посмотрите под тень аллей, что ни парк — народом полон. Санаторники занимаются «волей», или попросту «валяй болом». Винтовка мишень на полене долбит, учатся Целься лучше: у лордов лбы тверже, чем полено. Третьи на пляжах себя расположили, нагоняют на брюхо бронзу. Четвертые дуют кефир или нюхают разную розу. Рвало землетрясение дороги петли, сакли расшатало, ухватив за край, Ай, Петри! А-я-я-я-яй! Но пока выписываю эти стихи я, подрезая ураганам корни, рабочий Крыма надевает стихиям железобетонный намордник. |
