[1928] Писатели мы* Раньше уважали исключительно гениев. Уму от массы какой барыш? Скажем, такой Иван Тургенев приезжает в этакий Париж. Изящная жизнь, обеды, танцы… Среди великосветских нег писатель, подогреваемый обдумывает прошлогодний снег. На собранные крепостные гроши исписав карандашей не один аршин, принимая разные позы, писатель смакует — «Как хороши, А теперь так делаются литературные вещи. Писатель берет факт, живой и трепещущий. Не затем, чтоб себя узнавал в анониме, пишет, героями потрясав. Если герой — даешь имя! Если гнус — пиши адреса! Не для развлечения, не для краснобайства — за коммунизм против белой шатии. Одно обдумывает мозг лобастого — чтобы вернее, короче, сжатее. Строка — патрон. Статья — обойма. Из газет — не из романов толстых — пальбой подымаем спящих спокойно, бьем врагов, сгоняя самодовольство. Другое — роман. Словесный курорт. Покоем несет от страниц зачитанных. А газетчик — старья прокурор, строкой и жизнью стройки защитник. И мне, газетчику, надо одно, так чтоб резала пресса, чтобы в меня, чтобы в окно целил враг из обреза. А кто и сейчас от земли и прозы в облака подымается, рея — пускай растит бумажные розы в журнальных оранжереях. В газеты! Не потому, что книга плоха, мне любо с газетой бодрствовать! А чистое искусство — в отдел садоводства. [1928]
Арсенал ленинцев* Наши танки стопчут и стены и лужи, под нашим наганом, белый, жмись! Но самое сильное наше оружие — большевистская мысль. Как никогда, сегодня сильна классовой мысли ковка: заводы марксистов, ленинцев арсенал, и первый из первых — Свердловка. Когда времена велели — «Пои́ победу рабочей кровью!» — мы первую посылали в бои негнущуюся свердловию. Победная карта, от пункта до пункта, смертями свердловцев унизана. Вы бились, чтоб рдели знамена бунта знаменами коммунизма. Теперь выходите, учебой дожав белых другого свойства: в хозяйственных блиндажах бюрократическое воинство. Иди, побеждай российскую дурь! Против — быта блохастого! Свердловец, тебе победить бескультурь, дичь, глушь и хамство. Светлоголовая, вперед, свердловия! [1928] «Жид»* Черт вас возьми, черносотенная слизь, вы схоронились от пуль, от зимы и расхамились — только спаслись. Черт вас возьми, тех, кто — за коммунизм на бумаге ляжет костьми, а дома добреет довоенным скотом. Черт вас возьми, тех, которые — коммунисты лишь до трех с восьми, а потом коммунизм запирают с конторою. Черт вас возьми, вас, тех, кто, видя безобразие обоими глазми, пишет о прелестях лирических утех. Если стих не поспевает за былью плестись — сырыми фразами бей, публицист! Сегодня шкафом на сердце лежит тяжелое слово — «жид». Это слово над селами вороном машет. По трактирам забилось водке в графин. Это слово — пароль для попов, для монашек из недодавленных графинь. Это слово шипело над вузовцем Райхелем царских дней подымая пыльцу, когда «христиане»-вузовцы ахали грязной галошей «жида» по лицу. Это слово слесарню набило до ве́рха в день, когда деловито и чинно чуть не на́смерть «жиденка» Бейраха загоняла Поэт в пивной кого-то «жидом» честит под бутылочный звон за то, что ругала бездарный том — фамилия с окончанием «зон». Это слово слюнявит коммунист недочищенный губами, будто скользкие миски, разгоняя тучи начальственной тощищи последним еврейским анекдотом подхалимским. И начнет громить христианская паства, только лозунг подходящий выставь: жидов победнее, да каждого очкастого, а потом подряд всех «сицилистов». Шепоток в очередях: «топчись и жди, расстрелян русский витязь-то… везде… жиды… одни жиды… спекулянты, советчики, правительство». Выдернем за шиворот — одного, паршивого. Рапортуй громогласно, где он, «валютчик»?! Как бы ни были они ловки́ — за плотную ограду штыков колючих, без различия наций Еврея не видел? В Крым! К нему! Камни обшарпай ногами! Трудом упорным еврей в Крыму возделывает почву — камень. Ты знаешь, язык у тебя чей? Кто мысли твоей причина? Встает из-за твоих речей фабрикантова личина. Буржуй бежал, подгибая рессоры, сел на английской мели́; в его интересах расперессорить народы Советской земли. Это классов борьба, но злее и тоньше, — говоря короче, сколько побито бедняков «Соломонишек», и ни один На этих Ротшильдов, от жира освиневших, на богатых, без различия наций, всех трудящихся, работавших и не евших, и русских и евреев — зовем подняться. Помните вы, хулиган и погромщик, помните, бежавшие в парижские кабаре, — вас, если надо, покроет погромше стальной оратор, дремлющий в кобуре. А кто, по дубовой своей темноте не видя ни зги впереди, «жидом» и сегодня бранится, на тех прикрикнем и предупредим. Мы обращаемся снова и снова к беспартийным, комсомольцам, Россиям, Америкам, ко всему человеческому собранию: — Выплюньте это омерзительное слово, выкиньте с матерщиной и бранью! |
