Редкого мастера П. ван ден Босха (1613 — 1660?) мы имеем прелестную в тоне картинку “Чтение Библии” (В наст. время — “Старуха за чтением”).

Наконец, красивый подражатель Бега Эгберт ван Гэмскерк (1634 — 1702). Э. Гэмскерк означает уже переход к мастерам XVIII века, к Троосту, к Хогарту. [161] В Эрмитаже имеется всего одна его картина “Шинок” — черноватая, но все же красивая по своим ударам коричневых, серых и грязно-желтых тонов.

Был ли Ян Стэн учеником Остаде — остается, несмотря на старинное свидетельство, под сомнением. Но почти несомненно, что, пробыв некоторое время в университете своего родного города Лейдена, Стэн переехал затем, следуя непреоборимому влечению к живописи, в Гарлем, город Халсов и Остаде, и что здесь он получил свое художественное воспитание. О Стэне, как о светском бытописателе, мы уже говорили выше; теперь нам нужно обратиться к его простонародным картинам, в которых юмор халсовского характера и живописная одаренность Стэна нашли себе столь же яркое выражение, как и в “салонных” картинах мастера.

На первом месте стоит восхитительная по краскам и живописи картина, считающаяся, на основании старых преданий, портретом самого художника и его жены “Гуляки”.

Ян Стен. Гуляки. Ок. 1660. Дерево, масло. 39х30. Инв. 875. Из собр. И.Э. Гоцковского, Берлин, 1764

Традиция, однако, клевещет на бедную Маргариту Гойен, на которой женился в 1649 году Стэн. Едва ли она была тем жалким существом, той алкоголичкой, которая на картине Стэна спит без просыпу сном пьяницы. Пожалуй, отдаленные черты сходства с художником носит еще крестьянин, со смехом поглядывающий на зрителя, но и в этом изображении, так же как и во всей обстановке, нельзя видеть документ, освещающий нам житье-бытье Стэна. Он мог воспользоваться своим лицом в зеркальном отражении лишь как “материалом”, подобно тому как это делал Рембрандт. Что же касается до всей горницы, то вряд ли у человека культурного, каким был Стэн, так выглядело в доме. Пожалуй, еще — в гостинице, которая принадлежала ему и куда он иногда спускался в качестве приветливого и остроумного хозяина. Впрочем, вопрос о том, видим ли мы здесь intérieur Стэна или нет, отступает на второй план, ибо гораздо интереснее живописная сторона картины — лучшей по тону среди наших десяти превосходных Стэнов.

И другая “табажия” Стэна в Эрмитаже в своем роде настоящий перл. Полный света и оживления его “Свадебный пир”, который художник изобразил в тот пикантный момент, когда старый уродливый муж, не будучи в силах сдерживать свои порывы, тащит молодую наверх, в приготовленную для них брачную комнату. Брат невесты, 8-летний мальчик, исполняет роль шаловливого амура и толкает красавицу к лестнице, со ступеней которой сваха и слуга усерднейшим образом зазывают обвенчанную пару. Не уступают лучшим Остаде и другие две сцены Стэна “Курильщик” и “Сцена в кабачке”. Первая является тонким, полным уютности этюдом крестьянина, курящего свою трубочку. Во втором замечательна бурая мягкая светотень. Наконец, картина “Выбор между молодостью и старостью”, помимо забавного анекдота, отличается тонкой черноватой светотенью и очень изящным подбором красок. В персонажах этой картины также принято видеть отца Стэна, его жену и его самого.

Несколько затруднительно поместить в один из двух отделов жанристов или пейзажистов многочисленную группу так называемых “итальянизирующих голландцев”. Все художники этой группы писали с одинаковым совершенством как людей и животных, так и пейзажи. Их значение на родине можно видеть как в выдающемся, основанном на школе Караваджо, знании человеческой фигуры, так и на их великолепном владении светом и воздушной перспективой. Впрочем, художники эти не пользуются большим уважением современной критики. В них чуть ли не видят изменников родины и виновников падения отечественной живописи. Однако на самом деле итальянские голландцы вовсе не изменили основному принципу родной школы, они были убежденными и искренними реалистами, совершили огромные завоевания в изучении природы и при этом были образцовыми техниками. С ребяческой подражательностью “романистов” XVI века они не имеют ничего общего, так же как и со скучной шаблонностью академизма конца XVII века. Все их творчество дышит жизнью, увлечением, и кончается их светлая, веселая полоса творчества одновременно с концом всего жизненного в голландском искусстве.

Начинают эту категорию два художника: гарлемец Питер ван Лар, прозванный Бамбоччо (1590 — 1674), и его двойник, фламандец Ян Миль (1599 — 1664). Искусство Лара отличается от искусства таких “итальянских голландцев”, как Пуленбург, тем, что он определеннее примкнул к Караваджо, нежели к Эльсгеймеру. Его меньше интересовали задачи света в пейзаже, сколько изображение жизни бродяг, ладзароне, поселян римской Кампании и бандитов, реже всего кавалеров и солдат. Но только Лар отнесся к Караваджо так, как впоследствии Рембрандт отнесся к Гонтгорсту. Он как-то отошел от своих натурщиков, перестал их изображать в непосредственной близи, в натуральную величину, в закрытом помещении. “Отойдя” от них, они ему представились частью больших целостностей, маленькими фигурками среди руин, скал, в соседстве с любимыми остериями. В этом отношении Лар означает и шаг дальше на пути реализма в сравнении с Караваджо. Его интересуют не только действующие лица (которых он изображал с величайшею типичностью), но и вся среда, вся обстановка их жизни. Из его картин лучше понимаешь, что из себя изображали итальянцы XVII века, нежели из картин самого Караваджо.

В Эрмитаже лишь одна не особенно важная картина “Гадальщица” идет под именем Лара, однако, несмотря на авторитет Вагена, следует еще отдать мастеру приятную, несколько простоватую в технике картину, значащуюся в каталоге как произведение подражателя Лара, Лингельбаха, “Привал охотников” (В наст. время автором считается Питер ван Лар).

Гораздо лучше представлен Миль шестью картинами, из которых каждая типична для мастера и способна доставить большое наслаждение для тех, кто без предвзятого эстетизма подойдет к ним. Очень интересна сложная картина, рисующая обычную в Италии сцену: шарлатана, предлагающего с подмостков свои снадобья толпе доверчивых зевак.

Ян Миль. Шарлатан. Холст, масло. 60х74. Инв. 646. Из собр. графа де Нарпа, Санкт-Петербург, 1804

Еще интереснее прелестная сцена “У постоялого двора” (В наст. время — “Охотники на привале”), имеющая вид иллюстрации к каким-либо мемуарам времени. [162]

Три художника, братья Бот (Ян и Адриан) и Асселейн (1610 — 1652) означают перемену в характере живописи итальянских голландцев. Они менее заняты фигурами и обращают большее внимание на пейзаж и, в особенности, на блеск солнца, на прозрачность далей. Можно уже видеть на них влияние Клода Лоррена, но нужно отдать справедливость, что в чисто живописном, техническом и красочном смысле картины голландцев даже превосходят более гениальные по замыслу произведения француза.

С Асселейном можно будет знакомиться в Эрмитаже лишь с момента поступления Семеновского собрания, ибо из имеющихся двух картин, одна, “Гавань”, не может быть оставлена за мастером, пейзаж же принадлежит к слабейшему в его творении.