Бонзу Донмё-рисси, который так выручил теперешнего правителя, он повысил в ранге. Кохаги, подруга Андзю, получила возможность вернуться на родину. В память Андзю был отслужен заупокойный молебен; на том месте, где она утопилась, построили женскую обитель.

Уладив все эти дела во вверенной ему провинции, Масамити испросил отпуск и отправился на остров Садо.

Управление островом располагалось в городке Савата. Не раскрывая своего имени и звания, Масамити обратился туда, однако выяснить местонахождение матери ему не удалось.

Однажды, раздумывая, что предпринять дальше, Масамити вышел из гостиницы и побрел куда глаза глядят. Миновав жилые кварталы, он оказался на дороге, пролегающей через поле. Безоблачное небо ярко сияло в лучах солнца, а на душе у Масамити был мрак. Почему же он никак не может отыскать матушкиных следов? Видно, отвернулись от него боги за то, что он полагается на чиновников, вместо того чтобы искать самому.

Проходя мимо большого крестьянского дома за редкой оградой, он увидел женщину в лохмотьях, которая длинным прутом отгоняла назойливых воробьев, клевавших рассыпанное для просушки зерно. Женщина чуть слышно напевала какую-то песенку.

Что-то заставило Масамити подойти поближе к ограде и получше взглянуть на женщину. На неприбранных волосах женщины лежал толстый слой пыли. И, судя по всему, она была слепа. Масамити пронзило острое чувство жалости. Когда же, прислушавшись, он различил произносимые ею слова, его охватила нервная дрожь, по лицу потекли слезы. А женщина между тем повторяла и повторяла:

Масамити замер, пораженный услышанным Его обдало жаром, и только невероятным усилием воли ему удалось сдержать рвавшийся из души крик.

Не видя ничего перед собой, сокрушая ограду, он бросился к женщине и опустился перед ней на колени. Достал заветный талисман, приложил его ко лбу.

Женщина почувствовала присутствие какого-то человека умолкла. Она обратила свои незрячие глаза к Дзусио, и, увлажненные слезами, они начали раскрываться, как раскрываются во время прилива засохшие морские раковины,

— Дзусио! — закричала она. И они кинулись друг другу в объятия.

1915

Весна шестого года Бунка²⁹ была на исходе. В один из дней в усадьбу Мацудайры Саситиро Норинобу — владетельного князя Микава-но куни Окудоно, расположенную на улице Рюдомати в квартале Адзабу, южнее того места, где сейчас разместились казармы третьего пехотного полка, явились плотники ремонтировать пустующий флигель. Соседи заинтересовались, кто собирается там поселиться. Им назвали имя Миясигэ Кюэмона — самурая из дома Мацудайры, который готовится уйти в отставку.

Этот пустующий флигель служил в усадьбе Мацудайры чем-то вроде отдельной гостиной, теперь к нему пристраивали небольшую кухню. Соседи любопытствовали, значит ли это, что Кюэмон после ухода на покой будет здесь жить? Им ответили: кажется, это не совсем так; сюда должен приехать из провинции его старший брат.

Пятого числа четвертого месяца, когда стены во флигеле еще не успели как следует просохнуть, в усадьбе появился пожилой человек с небольшим узелком. Прежде в этих местах его никогда не встречали. Нанеся визит хозяевам, он расположился во флигеле. У Кюэмона голова была лишь слегка тронута сединой, этот же человек был совершенно седой. Однако он выглядел молодцеватым и бодрым, а на поясе носил два меча отличной работы, — словом, весь его облик свидетельствовал о благородном происхождении, на провинциала он не походил.

Через два-три дня появилась пожилая дама. Ее волосы, уложенные в прическу “марумагэ”, тоже отливали серебром, всем своим достойным видом она была под стать старику.

Поначалу еду доставляли во флигель из кухни Кюэмона, но, обосновавшись здесь, старая дама стала сама заниматься хозяйством, причем с самозабвением, присущим разве что ребенку, играющему в куклы.

Пожилые супруги относились друг к другу с удивительной деликатностью. Будь на их месте молодожены, окружающие, наверное, сочли бы это в порядке вещей. Но коль скоро и мужчина и женщина были в преклонном возрасте, то возникали даже сомнения: может, они вовсе и не супруги, а брат с сестрой? При том, что эта пожилая пара не разлучалась ни на минуту, они неизменно проявляли такое трогательное почтение друг к другу, что со стороны их отношения казались даже излишне церемонными.

Судя по всему, они не были богаты, однако и стесненности в средствах не испытывали. Во всяком случае, они ничем не обременяли Кюэмона. Когда прибыл их багаж, в гардеробе старой дамы обнаружилось немало элегантных вещей, и среди соседей пошла молва: видно, она служила прежде в знатном доме.

Жили они без лишней суеты, как и подобает людям на покое. Водрузив на нос очки, старик читал книги, мелкими иероглифами делал записи в дневнике. Ежедневно часть времени он посвящал полировке своих мечей. Для поддержания формы регулярно упражнялся в фехтовании деревянным оружием. Старая дама по-прежнему с увлечением занималась хозяйством, а улучив свободную минутку, садилась рядом с мужем и обмахивала его веером. Тогда старик, по обыкновению, откладывал книгу и беседовал с нею. По всей видимости, эти беседы обоим доставляли огромное удовольствие.

Иногда они с самого утра отправлялись куда-то вдвоем. Первый такой их выход жена Кюэмона объяснила соседям следующим образом: “Отправились в фамильный храм Сёсэндзи. Сегодня их сыну, если бы он был жив, исполнилось бы тридцать девять лет, — самым расцвет для мужчины”.

Сёсэндзи — храм, расположенный за императорским дворцом на Аояме, ныне он именуется Курокувадани в районе Акасака.

Этой информации соседям оказалось достаточно, чтобы решить раз и навсегда: старики живут воспоминаниями своего славного прошлого.

Минуло лето, а за ним и осень. Любопытство и толки вокруг пожилых супругов утихли. Приближался конец года. Двадцать восьмого числа двенадцатого месяца выпал обильный снег, затруднявший подход к Эдоскому замку. Между тем в соответствии с установленным порядком служащим всех рангов надлежало явиться в замок с новогодними поздравлениями³⁰. В этот день хозяин усадьбы Мацудайра Санситиро, вернувшись после аудиенции у Верховного правителя, пригласил к себе в парадные покои старую даму и вручил ей свиток с изъявлением милости сегуна Токугава Иэнари: “Наслышанные о вашей преданности мужу за все долгие годы его пребывания в далекой ссылке, выражаем похвалу и жалуем десятью маи серебра”.

Конец того года был отмечен знаменательным событием: старший советник Иэёси³¹, которому были отведены покои в западном крыле Эдоского замка, сочетался браком с Ракумией³² — дочерью принца Арисугавы Ёсихито. По этому случаю подарки раздавались более щедро, чем обычно. Но и на этом фоне десять маи серебра, пожалованные старой даме на покое, окружающие восприняли как событие из ряда вон выходящее. Именно благодаря этому супружеская пара из усадьбы Миясигэ вошла в исторические анналы периода Эдо.

Старик прозывался Минобэ Иори, он был вассалом Исикавы Ава-но ками Фусацунэ — начальника сёгунской гвардии. И действительно, приходился старшим братом Миясигэ Кюэмону. Имя старой дамы, супруги Иори, было Рун; некогда она занимала высокую должность в семействе Курода на Сатосакурада. В тот год, когда Рун удостоилась награды, ее мужу Иори исполнилось семьдесят два, а ей самой — семьдесят один год.

Исикава Ава-но ками Фусацунэ стал начальником сёгунской гвардии в третьем году Мэйва³³, а самурай Минобэ Иори служил под его началом. Иори отличался искусством фехтования, слыл сведущим в каллиграфии и не был чужд поэтических склонностей.

Усадьба Исикавы располагалась в квартале Суйдобаси, дом же стоял как раз на том месте, где ныне пересекаются две трамвайные линии: на Хакусан и Отяномидзу. А поскольку Иори проживал на Банте, то со своим начальником он виделся исключительно в официальной обстановке.