Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Она отпирается. Похоже, не верит, что это и правда муж.

— Ты что ж, меня не узнаешь, мужа своего? Я все знаю, потому что после того, как я приходил к тебе в палату утром, вернулся домой и обнаружил, что забыл там свою трость...

— Что же ты хочешь? Чтобы у меня после таких дел голос нормальный был? А я, между прочим, трость свою сегодня у тебя в палате забыл.

— Трость, трость... И за тростью сюда вернулся? Где ты сейчас?

(Слова, сказанные по-французски, далее опускаются).

— Мне ни в какую больницу и возвращаться не надо. Я все и так вижу. Ты забыла, что жена принадлежит мужу, ты оскорбила меня. И я видел, как после моего ухода ты сидела на кровати, стригла ногти, кушала апельсин, примеряла носки, на свои ноги все глядела, а потом губы накрасила и перед зеркалом вертелась.

— Подожди, подожди...

— Знай — у меня глаза, как у самого Бога!

— Да подожди ты, не о тебе разговариваем!

— Тогда знай, что этот самый мужчина на той же самой скамеечке целовался с девчонкой, которая находилась в той же самой палате до тебя. И с молоденькой медсестричкой тоже целовался. Ей, бедняге, пришлось из больницы потом уволиться. Я все знаю, я все видел! И вот ты, дура, на ту же самую скамейку уселась.

— Ох, ах, прости меня!

Голос в трубке задрожал. Месье Поль чуть сместил подзорную трубу, и я увидел, как эта мертвенно бледная женщина бежит к больничным воротам, будто сам дьявол гонится за ней. Потом она стала оглядываться по сторонам и грохнулась наземь.

Учитель зло рассмеялся. “Первый акт разыгран успешно. Мы сделали из нее супругу такую добродетельную, какой еще не видывал мир”.

4

Из подзорной трубы месье Поля можно было в подробностях наблюдать, что творится у больничных ворот, в аптеке, ординаторской, на кухне, в палатах северного крыла, в саду на крыше. Из соседних с больницей домов ничего этого видно не было. Никто, разумеется, и не мог подумать, что творящееся в больнице можно наблюдать с вершины горы.

“Ног у меня нет, но я видел столько секретов, что не достается на долю обычного человека. У меня две жизни — вы, мои ученики, и те люди в больнице. Ученики до сих пор почитают меня за дипломата. А потому радоваться и плакать мне пришлось больше с моими больничными друзьями. Через этот прибор их добродетели и грехи являются в преувеличенном размере. Ты знаешь все — как Бог, но ты и одинок, как Бог. Но с вашей помощью я теперь могу выносить и вердикты. Переходим ко второму акту”.

Второй акт не имел с трагедией ничего общего. В ординаторской находился врач, который был всегда озабочен тем, что рассматривал что-то в микроскоп.

“Микроскоп — это ведь тоже орудие не человеческое, но божественное. В нем тоже заключена любовь к трансформациям”, — сказал месье Поль и щеки его заалели.

А на лице у этого врача, между тем, красовался шрам — от правого уха до щеки. Результат какого-то неудачного опыта. Одна из сестер была в него влюблена. Однако он считал себя уродом и потому не обращал на нее никакого внимания.

План учителя заключался в том, чтобы С. вызвала по телефону этого доктора влюбленным голосом медсестры.

“Дело в том, что я здесь на работе недавно, а потому...” — только и смогла выжать из себя С.

“Ну что ж, продолжение второго акта назначается на завтра”.

Выпив в кафе гостиницы чаю, мы снова поднялись к учителю. Он жестко приказал С: “Убедительная просьба. Скажи по телефону, что ты намереваешься выйти замуж за студента”. С. покраснела, но выражение лица у учителя было самое решительное.

— У меня важное сообщение. Дело в том, что я решила выйти замуж за одного студента.

Потом С. вдруг сделала шаг назад и сказала во весь голос — так что ее собеседника на том конце провода перестало быть слышно: “Это мама!”

На том конце провода была мать С. Учитель соединил ее не с больницей, а с домом. Месье Поль сузил глаза и рассмеялся: “Завтра тебе предстоит играть роль влюбленной женщины. Поэтому я решил, что тебе нужно влюбиться уже сегодня”.

Мы тут же ушли. Камфарные деревья горели под закатным солнцем. Откуда-то сверху доносилась песенка месье Поля:

Платье новое, поясочек новый...

Отчего невеста опечалилась?

— Что мне делать? Как я домой вернусь?

— Пошли к морю.

По широкой мостовой мимо нас пронесся автомобиль. В автомобиле была та самая женщина со скамеечки на больничной крыше. При этом она сидела, тесно прижавшись к своему любовнику. Выходило, что учитель просчитался. Видно, они поверили, что мужу стало все известно. И им стало все равно. Интересно, видит ли сейчас их и нас наш безногий француз? Я чуть прижался к С. Страсть, исходившая от пронесшегося автомобиля, передалась и мне. И здесь подзорная труба с телефоном осечки не дали. Теперь и у меня появилась любовь. Я обернулся. Над гостиницей кружила тройка голубей.

1930

СОРТИРНЫЙ БУДДА

Давным-давно, Арасияма, Киото, весна...

Дамы из знатных домов, их дочери, гейши из веселых кварталов и проститутки прибыли полюбоваться пышным цветением сакуры.

“Прошу прощения, но не могли бы мы воспользоваться вашей уборной?” — с поклоном спросили зардевшиеся женщины возле обшарпанного деревенского дома. Они зашли внутрь и — о ужас! — обнаружили это, занавешенное старыми циновками. При каждом порыве весеннего ветерка циновки колебались, отчего по коже столичных дам пробегал холодок. Слышался детский плач.

Видя то неудобство, которое испытывают столичные штучки, крестьянин построил небольшую уборную и повесил вывеску с надписью тушью: “Платный туалет. Вход — три монеты”. Во время цветения сакуры эта уборная пользовалась невероятным успехом, и хозяин сколотил приличное состояние.

Один деревенский завистник сказал своей жене так: “Хатихэй разбогател на своей уборной. Этой весной я тоже отгрохаю уборную и переплюну его”. Жена отвечала: “Твой план никуда не годится. Ты, конечно, можешь открыть новое заведение, но преимущество соседа в том, что у него есть старая клиентура. А потому мы станем только еще беднее”.

— Нет, это ты неправа. Ведь наша уборная — это не то, что его грязный сортир. Ты же знаешь, что у них там в столице все с ума сходят от чайной церемонии. Вот я возведу уборную в архитектурном стиле чайного павильона. Столбы закажем не в Ёсино — они слишком дрянные, а в Китаяма. Гвоздочки — фигурные, к потолку чайник на цепке подвесим. Здорово придумано, а? Окошки понизу пустим, половые досточки — струганные. Дерево на стены из Сацума завезем, “очко” — с инкрустацией сделаем. Дверь — из кипариса, крыша — из кедровой дранки, ступенечки — гранит из Курама. Вокруг — забор из бамбука, около умывальника — сосну посажу. И тогда и Сэнкэ, и Энею, и и Ураку, и Хаями — всех чайных мастеров переплюнем.

Жена слушала с тягостным видом. Потом спросила: “А сколько за вход брать будем?”

Крестьянин расстарался и ко времени цветения сакуры воздвиг свой дворец. Одного монаха он попросил начертать на вывеске образцовым почерком: “Платный туалет. Вход — восемь монет”.

Но даже столичные дамы не решались за эти деньги посетить уборную, хотя и говорили, что она изумительна.

Жена от злости застучала кулаками по полу: “Что я тебе говорила? Ты сюда вбухал все наши деньги! Как теперь жить будем?”

— Ты только не кипятись! Завтра я все устрою как надо — они у меня муравьями в очередь встанут! Ты тоже поднимайся пораньше, собери мне в дорогу поесть. А когда я в свое паломничество отправлюсь, людей набежит, как на ярмарку.

Хозяин был доволен своей придумкой. Следующим утром он поднялся позже обычного — около восьми. Повесил на шею коробочку с едой, грустно посмотрел на жену. “Послушай, дорогая, ты всю жизнь мне талдычила, что я круглый идиот и планы у меня дурацкие. Сегодня я тебе покажу — я уйду, а от клиентов отбоя не будет. Когда яма заполнится, повесь табличку, чтобы подождали, а сама скажи соседушке Дзирохэю, чтобы вычерпал”.

128
{"b":"180615","o":1}