— Думаю, что понимаю вас. Моя мать всегда винила во всем своего отца, но мой отец говорил, что за то, как она себя ведет, ответственность лежит только на ней. Но она никогда его не слушала.

Марион покачала головой.

— Вот именно. Политические споры прекращаются, когда ты видишь, что женщины все делают для себя сами. Большой дом, деньги, красивая жизнь — все. И это при всем том, что их бьют мужья. Долго приглядываясь к жизни, могу сказать, что однажды все оправдания прекратятся. Мы будем вынуждены признать факт, что насилие — заученная модель поведения.

Бонни откинулась на сиденье, а Марион улыбнулась.

— Извини, я не хотела читать лекцию. Я лучше посплю. Мне нужны силы, чтобы завтра разобраться с Салли. — Марион легла и закрыла глаза.

Бонни достала из кармана кольцо Энгуса. «Бедные женщины, — думала она. — Энгус никогда бы не поднял на меня руку». Она крепко сжала кольцо в ладони и погрузилась в сон.

Бонни проснулась, когда самолет шел на посадку. Она хотела переодеться в костюм, но затем решила остаться в джинсах. В конце концов, это Америка.

Особняк Августины выглядел точно таким, каким она его запомнила перед своим отлетом.

Бонни побежала в гостиную, где, по словам водителя, ее ждала бабушка. Августина встала поприветствовать ее. Всего лишь три месяца пролетело с тех пор, как она видела Бонни в последний раз, но она все время очень беспокоилась о внучке: от Маргарет пришло письмо, где сообщалось о плохом настроении Бонни. Девушка подбежала к бабушке и крепко обняла ее.

— Бабуля, как приятно быть дома.

В комнате стоял привычный аромат — смесь лимона и сосны, которая, сгорая, потрескивала в камине. Бонни взяла Августину под руку и села рядом с нею.

— Я привезла тебе рождественский пудинг от Маргарет, — сказала Бонни и принялась рассказывать о поездке, а потом подошло время переодеться к ужину.

Бонни с радостью оглядела свою комнату. Ничего не изменилось. Затем она заметила длинную серую коробку с золотыми буквами, лежавшую на кровати. «Не верю своим глазам», — прошептала она. Внутри коробки лежал один василек. Бонни затаила дыхание. К цветку была приколота маленькая записка. «К твоим голубым глазам», — было написано там. Бонни с удивлением изучала почерк — маленькие, неразборчиво написанные буквы. Записка была без подписи, но Бонни знала, что ее написал сам Энгус. «Смешно, я думала, что у такого уверенного человека, как Энгус, рука должна быть гораздо тверже». А потом вспомнила, что думала о нем, как об обиженном ребенке. Волна сострадания захлестнула ее.

Бонни поставила цветок в стакан и отправилась в ванную. Там, лежа в ванной, она смотрела на цветок и вспоминала Энгуса. «Может быть, если я буду много думать о нем, то и он вспомнит обо мне», — она так погрузилась в свои мысли, что Море пришлось сильно стучать в дверь спальни.

— Августина просит побыстрее. Ужин на столе.

Бонни выпрыгнула из ванной, закрутилась в полотенце и открыла дверь.

— Мора! Как хорошо дома. Видишь тот чемодан? Там сверху лежит твой подарок.

Мора обрадовалась.

— Как красиво. — Она надела берет и шаль и посмотрелась в зеркало. — Спасибо, Бонни. Я скучала по тебе.

— И я тоже. Как тут бабушка?

— Пока тебя не было, мы сблизились. Я очень полюбила ее. Она больше не позволяет мне быть прислугой, так что теперь я вроде компаньонки. Ты себе не представляешь, с каким нетерпением мы тебя ждали.

Бонни усмехнулась:

— Боже мой, как здорово вернуться в хороший, роскошный дом. Что касается комфорта, то Англия сильно отстает.

— Августина говорит, это из-за того, что они пуритане.

— Наверное. Долго к этому надо привыкать. — Бонни быстро надела платье, заколола волосы на макушке.

— Ты похудела, — сказала Мора.

— Я знаю. Я влюбилась.

Мора рассмеялась:

— Если бы я от любви похудела. Когда я влюблена, все что я делаю — так это налеты на холодильник, ем шоколад коробками. Кстати, я буду ужинать с тобой.

— Здорово.

Девушки, болтая и смеясь, спустились по лестнице вниз.

Августина ждала их за столом.

— Расскажи мне о семье Бартоломью, — попросила она Бонни.

— Ну ладно. Сначала нужно рассказать про их пищу. Кроме того, что мы ели у Уинни, их домоправительницы в Саффолке и одного вечера, где хозяйка — не англичанка, пища была ужасной.

Бонни принялась рассказывать о пудингах и их различных степенях загустевания. Августину это сильно удивило, а Мора смеялась.

— Какой стыд. До времен королевы Виктории английская кухня и умение развлекаться считались лучшими в мире. — Августина вытерла рот краем салфетки. — Думаю, Англия потеряла свое сердце, когда рухнула империя. Странные люди эти англичане. Живут на крошечном острове и все еще хотят править миром. Тогда как другие страны Европы довольствуются лишь захватом небольших колоний. Нет, англичанам надо помочь и выселить их куда-нибудь с острова. Вот тогда они будут вспоминать свою родину с любовью. Странно. Мне всегда казалось, что у англичан должно быть что-то, ради чего стоит умирать, тогда как у американцев должно быть что-то, ради чего стоит жить.

Бонни знала, как умна ее бабушка.

— Ты права. Мэтью хочет поехать за границу спасать языческие африканские души. Они не работают в других странах. Джон говорит, что чувствует себя обманутым. А я не могу себе представить, что пятьдесят шесть миллионов человек толкутся в таком замкнутом пространстве. В Лондоне не хватает места для всех.

После обеда Мора оставила Бонни с бабушкой наедине. Бонни сидела в кресле-качалке, не сводя глаз с огня.

— У тебя усталый вид, девочка, и ты похудела.

— Я знаю, я влюбилась, бабушка. Только не говори никому. Я имею в виду, никому из Бартоломью.

Августину это удивило.

— Почему нет? Тебе нечего скрывать, не так ли?

— Нет, это не так. Я хочу подождать, пока не буду в нем уверена. — Бонни чувствовала себя виноватой, потому что никогда раньше не кривила душой. Она еще точно не знала, что скажет родным, но понимала, что все будут шокированы. Она осторожно заговорила о печальном прошлом Энгуса. — …Вот видишь, бабушка, ему нужна моя любовь.

Несмотря на свою мудрость, Августина очень мало знала о делах сердечных.

— Хорошо, — сказала она, — конечно, нас создает прошлое, но люди могут улучшить свое положение. Ты сделала это, а вот Энгус?

— Да, я уверена. Ни один злой или нечувствительный человек не смог бы додуматься присылать цветы каждый день. И, — добавила она, — он прислал мне свою печатку. Подожди, я сейчас принесу. — Бонни умчалась наверх.

Августина смотрела на огонь. Внезапный страх закрался в ее сердце. Все эти годы она помнила лицо своего сына Джеймса, лицо, охваченное заботой о молодой девушке, которая использовала его ради собственных целей. «Хорошо, — думала Августина, — что он хотя бы не гоняется за ее деньгами. Все звучит так, как будто он может обладать любой женщиной, какой захочет. Может быть, тот факт, что у него хороший вкус, и он выбрал Бонни, поможет ему».

— Давай, я посмотрю, — сказала она, взяв кольцо. — Боже мой, Бонни, принеси мою генеалогическую книгу.

Бонни подошла к книжному шкафу и достала тяжелую книгу с полки.

— Ты знаешь эту семью?

— Ну, мне кажется, да. Надо же, такое совпадение. — Она стала перелистывать страницы и остановилась на цветной картинке. Держа кольцо рядом с ней, она видела, что это то самое кольцо.

— Крест говорит о том, что это орлы Макфирсона. — Она перевернула страницу и начала читать: — В битве при Каллодене в 1745, Стюарт Макфирсон, глава клана Макфирсонов, спас жизнь своего друга Джеймса Фрейзера, заслонив его своим телом…

Глаза Бонни сияли.

— Итак, кто-то из семьи Энгуса много лет назад спас кого-то из нашей семьи, вот как Малкольм Фрейзер попал в Бостон. — Бонни встала и подошла к древнему портрету Джеймса Фрейзера. — Боже мой, это в самом деле поразительно. Ты знаешь, мы оба при первой же встрече догадались, что что-то значим друг для друга.