...Надо сказать, что, время от времени, у нас с Виталиной случались поломки: особенно часто отпаивались и слетали со своих рычажков литеры. И тогда я брал Виталину на руки, закрывал её в футлярчик, и нёс на лечение - мастерская по ремонту располагалась в двух шагах от нас, в старом деревянном доме, на улице Грязнова. Мастером, который каждый раз "вставлял зубки" моей Виталинке, был очень колоритный персонаж: старый, совершенно испитый еврей с каким-то огромным и совершенно бесформенным носом; всё лицо мастера было покрыто этой ужасной, страшной "сосудистой сеточкой" выступивших красных капиляров. Но дело своё мастер знал - и неспроста, наверное, лацкан его неизменного клетчатого пиджака украшал тяжёлый винтовой значок "Заслуженный изобретатель-рационализатор РСФСР".

 - Опять растрахал свою бабёнку?! Опять всю ***** ей разворочал?! - орал он мне, едва я переступал порог его мастерской, - ну, давай её сюда! Дядя Гриша посмотрит девочку, зашьёт её... - и, вооружившись зачем-то лупой - точь-в-точь такой же, как у часовщиков, он начинал осмотр машинки. Осмотр продолжался минут пять-десять - а затем мастер, не глядя на меня, лишь бросал мне: " - Через пару часов!..." - и я шёл домой.

 Через пару часов машинка была отремонтирована и пахла свежей смазкой - а я получал бесплатно дополнительную порцию инструкций по уходу за машинкой, щедро перемежаемую совершенно пошлыми и даже хамскими гинекологическими аналогиями. Потом, в конце девяностых, мастерскую по ремонту пишущих машинок закрыли, а деревянный дом, где она располагалась, снесли - сейчас на его месте стоит какой-то элитный особнячок, окружённый кованой оградой.

 Мастера дядю Гришу я встретил на улице только через год - встретил совершенно случайно, и был очень рад этой встрече. Дело в том, что у машинки в очередной раз отпаялась от рычажка литера - это была буква "И" - и я уже измучился, вставляя при печатании, вместо "И" букву "П", и подрисовывая потом косые перекладинки в этой "П" по всему тексту.

 - Очень хорошо! - заорал дядя Гриша, - совсем затрахал девочку - а без дяди Гриши и вовсе её укатаешь! Диктуй свой адрес - вечером зайду, посмотрю... И он пришёл вечером - уже слегка "тёпленький" - и важно расположился за моим письменным столом, разложив на нём принесённые инструменты. Через час машинка была починена, а когда я заикнулся об оплате, дядя Гриша изрёк:

 - Нах*й деньги - денег у старого жида и без тебя хватает! Лучше выпей со мной, - и достал из своего портфеля початую поллитровку.

 Я выпил с дядей Гришей - и потом ещё не раз пил с ним, когда с Виталиной приключались мелкие неприятности, и я вызванивал его по телефону. Постепенно, за этими посиделками, он рассказал мне всю свою биографию. Он появился на свет в немецком концентрационном лагере, в котором, среди прочих евреев, содержались его родители. Только чудом они оказались не уничтожены: просто, в 1945 году совецкая армия продвигалась настолько быстро, что узников просто не успели ликвидировать. Я не помню названия этого лагеря, увы.

 Дядя Гриша рассказывал и про свою жену, которая скончалась лет за десять до того от сердечного приступа - жена его была акушером-гинекологом, и мне стало понятно, откуда у дяди Гриши все эти натуралистические генитальные аналогии. Его дети ещё в самом конце восьмидесятых уехали в Израиль, и звали его - но он отказывался:

 - Чего я в этом Жидостане забыл!? - кричал он, - одни жиды вокруг! Здесь я - Человек, Мастер - а там?... А деткам моим там нужен не я, а моя пенсия узника фашизма - вот и всё!

 Рассказал мне дядя Гриша и о том, за что он получил свой знак изобретателя-рационализатора. Будучи совершенно дремучим в области механики, я ничего не запомнил и объяснить тоже ничего не смогу - но дело кончилось тем, что когда он пришёл к руководству какого-то заводика внедрять своё изобретение, то в ответ услышал: " - Вот вали в свой Израиль - и там командуй! А здесь мы как-нибудь сами, без жидовских советов, справимся!" Дядя Гриша сильно обиделся на такие слова, и врезал обидчику кулаком в челюсть. Челюсть сломалась в трёх местах, после чего обиженный дядя Гриша поехал на три года на стройки народного хозяйства в Тулунский район, а его изобретение, кажется, так и не было реализовано.

 Освободившись, он устроился в мастерскую по ремонту пишущих машинок, где мы с ним и познакомились. Пишущие машинки были его страстью, он называл их "своими девочками" - и даже собрал небольшую коллекцию очень любопытных старинных экземпляров. Я однажды визитировал его, и увидел эту коллекцию: была у дяди Гриши и барабанная машинка - литеры были расположены не на рычагах, а на вращающемся барабане - и какая-то совсем крошечная немецкая машинка, и старинный "Ремингтон", и "Олимпия", и, конечно же, "Ундервудъ" - точь-в-точь такой же, как тот, что я нашёл в детстве. Видя, как я стою и облизываюсь, дядя Гриша сказал мне:

 - Будешь хорошо себя вести - будет и тебе "Ундервудъ"! У меня, как раз, сейчас есть ещё один - закончу его ремонт, и тебе подгоню! За бутылку, а? - и хитро подмигнул.

 Увы, своё обещание дядя Гриша так и не смог выполнить. Как я узнал потом, он умер, возвращаясь домой на трамвае: остановилось сердце. Пассажиры ничего и не поняли: мало ли, что? - сидит пьяный мужик, хрипит... Кому охота возиться с пьяным? До сих пор, иногда вспоминая этого одинокого, озлобленного на мiр человека, находившего единственную отдушину только в водке да в пишущих машинках, мне становится очень обидно за него. Почему он вдруг так разоткровенничался со мной? Не знаю даже... Может быть, ему просто хотелось выговориться, рассказать кому-то о себе - вот он и доверился вдруг мне?... Ещё раз говорю: не знаю - и не знаю даже ни его фамилии, ни места его погребения. Судьба его коллекции машинок мне тоже неизвестна.

 ...Моему другу, художнику и дизайнеру Юрке Гимову пару лет назад на день рождения подарили "Ундервудъ"; Юрка прикрутил к задним ножкам петельки, и повешал машинку на стену в мастерской. Через полгода у него на стене висел уже целый ряд чёрных, архаичных пишущих машинок - рядом с "Ундервудом" поселились "Москва", "Башкирия", ещё кто-то... Помню, когда на дне рождения кто-то из гостей внёс и протянул Юрке эту "оргтехнику", у меня внутри что-то ёкнуло: появилась зависть, появилось ощущение какой-то несправедливости. "Почему именно Юрке? - подумал я, - ведь Юрка - не журналист; ведь это я здесь журналист, ведь это символ моей, а не его, профессии!" Сейчас я не завидую другу, потому, что знаю: будет когда-нибудь и у меня свой "Ундервудъ", найду я себе это чудо. А потом, может быть, и нарисую себе личный герб - и на гербе этом своё место займёт и изображение пишущей машинки - а как иначе-то? Символ профессии...

 Ну ладно, достаточно на сегодня. Чувствую, что, если вовремя не остановиться, то на тему писачих машинок я могу разоряться ещё очень и очень долго - а я бы хотел услышать и ваши истории о машинках, дорогие друзья. Так что, давайте-ка, делитесь в комментариях своими пишуще-машинными историями. Жду.

На фото: Иркутск, февраль 1985 года. Мои одноклассники стоят в почётном карауле у главной городской газовой горелки  - так называемого "вечного" огня (я в этом глумлении над мертвецами, слава Богу, участия не принимал).