- Ребята, спокойно: это муляж. Зажигалка. А теперь подойдите ко мне, и вытащите у меня из нагрудного кармана служебное удостоверение. Я - сотрудник милиции...

 Ещё через несколько секунд конфликт был улажен: удостоверение, которое вытащили у Сарая из кармана тормознувшие нас менты, сыграло свою роль - а поднятая им с асфальта "граната" окончательно убедила экипаж, что мы не собирались никого взрывать. Естественно, экипаж ехал на задержание каких-то отморозков, которые кого-то ограбили - и естественно, нас остановили на всякий случай... Антошина "граната", правда, едва не обошлась нам слишком дорого - но инцидент был исчерпан очень быстро. Ну, а у меня в ту ночь просто прибавилось седых волос на голове...

 А теперь - собственно, о том, почему меня уволили с должности сторожа "Горремстройтреста". И о том, какую роль в этом сыграл Антон Тихонов.

 Я не знаю, как можно было согласиться выйти за него замуж. Но, всё же, нашлась девушка, которая стала Тошиной женой. И она родила ему первенца. И сей факт он пришёл отметить ко мне на дежурство. Антон планировал на следующий день, с самого утра, забрать жену и ребёнка из родильного дома и отвезти домой, а ночью от души попраздновать факт своего отцовства в моей компании. И вот он заранее закупил букет гладиолусов, коробку конфет и бутылку шампанского - для того, чтобы на крыльце роддома вручить всё это жене - и припёрся ко мне с пузырём водки. И всю ночь мы сидели с ним, пили эту водку, разговаривали обо всяких разностях, а потом опять пили и опять разговаривали. Звонили на радиостанцию "Волна Байкала", заказывали себе какие-то песни у знакомых ведущих... А рядом, на столе ждали своего часа конфеты, шампанское и букет цветов, которые я поставил в банку с водой.

 Ночь прошла, и неожиданно настало утро. В восемь часов утра раздался звонок в дверь - это пришли на работу первые сотрудники. Убрать со стола следы нашего ночного гульбища было делом нескольких секунд. Гораздо сложнее было решить, куда же девать Антона: дело в том, что здание, в котором размещался трест, достаточно маленькое, да и выход на улицу из него всего один. Нужно было спрятать Антона где-то поблизости от выхода - а когда представится возможность, и в вестибюле хоть минуту не будет народа, вывести его на улицу.

 Ближе всего к выходу из треста было "Г"-образное помещение под лестницей, в котором располагалась дамская комната. Туда я и спрятал Антона, всучив ему его букет, конфеты и шампанское - а сам расположился в вестибюле, и стал изображать из себя сонного ночного сторожа, встречающего сотрудников, которые всё заходили, и заходили, и куда-то выходили, и опять заходили...

 Через некоторое время в холл вошла секретарша шефа. Это означало, что мне нужно вместе с ней подняться в приёмную, собрать свою раскладушку, убрать свои вещи - и двигать домой, ибо моё дежурство кончилось. Прибирая свои манатки, я молил Бога только об одном: чтоб пока я здесь вожусь, никому из сотрудниц треста не захотелось зайти в дамскую комнату... Но когда, убравшись в приёмной, я спускался со второго этажа по лестнице, я увидел поднимавшуюся мне навстречу - буквально, на деревянных ногах! - трестовскую бухгалтершу: в одной руке она держала бутылку с шампанским, а в другой - хорошо знакомый мне бело-красный букет гладиолусов. Ну, и коробку с конфетами... Взгляд у неё был совершенно отрешённый.

 Я не помню, как я выскочил на улицу. Первое, что я увидел - стоявшего за углом, и ржавшего Тихонова. На все мои расспросы он только ржал - а когда, наконец, обрёл дар речи, то рассказал мне, как он выбрался из дамского туалета:

 - Я, - рассказал Тоша, - затаился, усевшись на унитаз. В руках - цветы, конфеты, шампанское. Вот, думаю, цирк будет, если сюда сейчас кто-нибудь зайдёт!... А потом слышу - дверь открывается, и через секунду передо мной появляется какая-то тётка...

 - Ну, а ты?... - спрашиваю я, уже предчувствуя, что сейчас услышу нечто.

 - Ну, а я сидел на унитазе, - отвечает Тоша, - а когда она появилась передо мной, я вскочил, заорал: "Поздравляю Вас с Восьмым марта!", сунул ей цветы, шампанское, конфеты - и быстро выскочил наружу!... Теперь надо опять покупать жене цветы, конфеты...

 Случилось это 18 мая 1992 года, восемнадцать лет назад. Полжизни назад...

 P.S. Когда мне на следующий день позвонили из треста и попросили зайти за книжкой и расчётом, мне ничего не объясняли - да я и не спрашивал. Кассирша, у которой я получал расчёт, сидела в одном кабинете с бухгалтершей. На столе у бухгалтерши стоял букет гладиолусов, а взгляд был мечтательным...

 Гарри. Он же - Игорь. Настоящий Индеец. Бывший (очень давно) студент медицинского института, переквалифицировавшийся в операторы. Невозмутим, статен, могуч, волосат, слегка хмелеет только после первой бутылки водки. Курит исключительно папиросы. Снимать может, будучи пьян в дрова - если находится при этом на земле. Если в воздухе - другое дело (но об этом позже).

 Лет десять назад я потерял его из виду. Случилось это так: у Гарри и его друга и коллеги (не будем уточнять имени, ибо оно для нас не так уж и важно) шёл третий месяц запоя. Оба они - мужики здоровые, мускулистые (потаскай-ка изо дня в день на плечах камеру Panasonic S-VHS и штатив к ней - не так ещё мускулы накачаешь!), поэтому запой проходил у них, как всегда, спокойно и интеллигентно: сначала они тихо-мирно пропили свой расчёт, полученный на телекомпании после увольнения за пьянку, потом несколько раз вежливо заняли деньги у друзей - вежливо предупредив, что занимают на пропой, и когда вернут - неизвестно. Потом продали лишнюю видеокамеру - за нормальные деньги продали, хорошему человеку. Никто не был в обиде. А потом - на третий месяц - проснулись поутру, и решили, что с запоем пора завязывать. И решили эту проблему кардинально: сели в оранжевый, видавший виды, "Москвич - 412", и уехали. Из Иркутска в Сочи. С собой взяли немного денег, документы, записные книжки, зубные щётки и мыло. И оставшуюся в наличии видеокамеру.

 Через месяц они позвонили из Сочи - позвонили тому самому редактору, который уволил их за срыв особо важной съёмки: сообщили, что благополучно устроились на местную телекомпанию, и попросили прислать на них характеристики с бывшего места работы. Особо оговорили, чтобы в характеристиках было указано, что они - индейцы, не пьющие "огненной воды".

 - Да я что угодно про вас напишу, - ответил успевший за три с половиной месяца остыть уволивший их редактор, - только ведь вы там с первой же получки нажрётесь, и все мои характеристики - псу под хвост!...

 - А ты напиши, - невозмутимо возразил индеец Гарри, - а уж за остальное не переживай...

 С той поры Гарри трудится в Сочи - снимает какую-то авторскую передачу. Хорошие операторы везде нужны, а настоящему индейцу - завсегда везде ништяк. В Сочи - особенно.

 А здесь - самое место рассказать о том, как и почему Гарри с треском вылетел с работы. Случилось это так: по заказу областной администрации телекомпания, на которой он трудился, снимала презентационный фильм. По сценарию, видеоряд фильма должен был начаться с панорамных кадров, снятых с высоты птичьего полёта. А поскольку в штате телекомпании собственных птиц не было, пришлось заказывать вертолёт - за хорошие деньги разумеется. Съёмку доверили Гарри - так как, при всём том, что трезвым за последние лет десять его никто не видел, он, всё же, был лучшим на студии оператором. Что есть - то есть.

 Гарри к съёмке отнёсся очень ответственно: уже по дороге на аэродром принял, для храбрости, на грудь. На аэродроме перед взлётом добавил ещё. И совершенно храбрый, сел в кабину. Вертолёт взмыл в воздух, и ушёл на большой круг. А когда приземлился через уж очень недолгое время на землю, из кабины выполз несчастный, еле живой оператор, изгадивший всё, что можно - и собственный костюм, и салон вертолёта, и видеокамеру... А следом выскочил отчаянно матерившийся пилот. Этот день стал для Игорька его последним рабочим днём - и на студии, и в городе...