– Ужасно таинственно, ЛеБланк. – Родриго, стремясь дать выход своей ярости, стал вскидывать чемоданы на плечо и укладывать их в автофургон. Рукав у него задрался, и его гремучая змея получила возможность немного поупражняться. – Я так и знал, что ты подведешь нас в ЛеЧас ЛеНужды.

Бадди, которому только что сообщили, что он больше не ЛеБланк, было мучительно слышать эти слова.

– Я вас не подвожу. Просто дело в том… Выяснилось, что я должен сделать что-то очень важное, и я… Я вернусь.

– Ты вернешься, – повторил Родриго с намеком. – Почему бы и нет? Не сомневаюсь, что здесь имеется информация, весьма тебя интересующая, не говоря уже о неотразимом присутствии моей невесты. Но к тому времени – кто знает? Может, мы исчезнем навсегда. Ты можешь никого из нас больше не увидеть.

– На что ты намекаешь? – Бадди почувствовал, что его руки, прижатые к бокам, сжимаются в кулаки.

– Я ни на что не намекаю, Бадди. Мой мозг сейчас – словно… пустой Бланк.

– Хватит, Родриго, – сказала Ронда. – Дай мне самой разобраться с этим. Итак, Бадди, в чем дело? – Она бросила чемодан, который несла, уперла руки в бедра и пристально посмотрела на Бадди.

– Я на некоторое время уеду, Ронда. Просто я кое-что обязан сделать, но я не могу тебе сказать, что это, так же как ты не можешь сказать нам, куда мы сейчас должны отправиться.

– А я думаю, что вы оба – двойные агенты… – начал было Родриго.

– Ох, да замолкни ты, Родриго, – повернулась к нему Ронда. – Неужели не можешь закрыть рот хотя бы на одну минуту и дать мне поговорить с Бадди наедине?

– Наедине? Ну конечно! Оставлю тебя с твоим возлюбленным мальчиком наедине, если тебе этого так хочется. Меня только то волнует, что у этого мальчика ужасно большие уши. Не говоря уже о том, что и ротик не меньше. Только он этого никому не показывает.

С этими словами Родриго повернулся на каблуках и зашагал прочь.

– О чем это он? – резко спросила Ронда, когда они с Бадди остались одни – то есть настолько одни, насколько это было возможно посреди лагеря, заполненного суетящимися Мечтателями и Уродцами.

Мимо прошел, шмыгая носом, один из Грустных Клоунов с полной коробкой одежды.

– Откуда мне знать, о чем он? – ответил Бадди. – Он ведь твой жених!

– Так мне говорят, – вздохнула Ронда. – Черт возьми, все пошло наперекосяк, с тех пор как умерли Баттерфляй и Алеф. Больше не знаю, кому верить. Не знаю, что хорошо, что плохо. – Она взглянула на него испытующе. – Все вы… мужчины… Никогда не знаешь, что у вас внутри происходит. Весь этот чертов патриархальный строй! Никогда никого из вас не понимала. Начиная с собственного отца.

Бадди почувствовал, как у него в животе что-то странно сжалось. Все, что было для него важным, казалось, выскальзывает из его рук.

– Ты не должна винить мужчин или какого-то большого папочку на небесах всякий раз, когда случается что-то плохое, Ронда. И ты не должна винить своего отца буквально за все.

Ронда посмотрела на него сердитым взглядом.

– Тебе ли говорить! – сказала она.

Потом резко повернулась и ушла.

В тот вечер, после того как все остальные отправились спать, Бадди в полном одиночестве уныло слонялся по лагерю еще некоторое время. Полумесяц взошел на небо, бросая на землю как раз достаточно света, чтобы Бадди мог разглядеть среди щебня, устилавшего рельсовые пути, бесчисленные осколки стекла. Должно быть, подумал он, это следы пьяных дебошей, оставшиеся с тех времен, когда станция была одним из самых крупных бродяжьих притонов на западе страны. Осколки стекла сверкали между блестящими рельсами, словно кусочки «дурацкого золота» – пирита, и Бадди вспомнил, что до бродяг здесь проходил один из главных перевалочных путей перевозки драгоценных металлов во время Золотой лихорадки.

«Она не останавливается, – думал Бадди. – Человеческая жизнь. Она все равно продолжается и продолжается».

Внезапно он почувствовал, что устал, устал, как никогда еще не уставал за все прожитые дни. Так устал, что готов был растянуться прямо тут, на станционной платформе, и заснуть… или лечь на рельсы, и, как говорится в старой песне, «пусть поезд ровно в два двенадцать избавит мозг мой от забот».

Но надо было делать дело. Очень важное дело. Дело, от которого, если верить тому, что говорила мать, каким-то образом зависит будущее всей страны. Бадди чувствовал, что на его плечи легло тяжкое бремя. Он взглянул вверх, на усыпанное звездами небо. Там существовало бесчисленное множество миров, и он верил, что большинство из них населены не столь глупыми и эгоцентричными народами, как народы Земли. Но то, что он должен был сделать, касалось лишь одного мира. Не важно, что земля, на которой он стоял, была усыпана осколками стекла. Ведь каждый такой осколок отражал свет по-своему, посылая его назад, в просторы Вселенной. Бадди взглянул на землю под ногами, потом снова вверх – на небо. Из-за внезапного сдвига в восприятии, в результате какой-то оптической иллюзии ему показалось, что земля, усыпанная осколками бутылок, неожиданно переместилась в небеса.

«Небо, – подумал он. – Небо полно осколков стекла».

«Всегда можно положиться», – думал Бадди. Накануне той ночи, когда Бадди отправился на север страны, Чучело, пытаясь поднять упавшее настроение Мечтателей, снял завесу со своих последних технических нововведений. С помощью Кристофера, парнишки из соседнего баррио, оказавшегося гениальным механиком, Эдди чудесным образом удалось превратить один из старых грузовых автофургонов, тысячу лет стоявших на территории лагеря, в современный пресс-мобиль. Автомобиль был снабжен солнечными панелями, спутниковой тарелкой, и его украшал целый репейниковый куст антенн, так что теперь, куда бы Эдди ни отправился, его пресс-центр отправлялся вместе с ним. Это было весьма удобное нововведение, особенно если учесть недавнюю блестящую идею Эдди создать пиратскую радиостанцию, которую он и продемонстрировал во время пробной ездки по шоссе.

От скороговорки Эдди Ронда рассмеялась – впервые за много недель. Даже мрачный Висенте расплылся в улыбке, так что на мгновение показалось, будто вернулись старые времена.

Походный пресс-мобиль, кроме всего прочего, позволил Бадди и всем остальным поймать очередную передачу «Шоу-Америка», хотя автофургон с Кристофером за рулем катил по шоссе со скоростью почти сто километров в час.

– Что может быть более по-американски, чем это? – радостно восклицал Эдди. – Вести машину и одновременно смотреть телевизор?!

Но Бадди не разделял общего веселья. Он с трудом мог поверить в то, что говорил ведущий – Мундо Мефисто. Судя по всему, «Корпорация Америка» только что издала эдикт, объявляющий «Шоу-Америка» официальной программой американского народа и целиком отменяющий все остальные программы. Решение должно вступить в силу через семьдесят два часа. Отныне будет только «Шоу-Америка» или ничего.

«Одна Страна, Одна Сеть!» – таким стал новый девиз программы. Бадди видел, как по экрану шли титры с перечислением участников передачи, а за кадром звучала, все нарастая, музыка – знакомая патриотическая песня, которую «Шоу-Америка» использовала как свои позывные. Бадди, конечно, слышал эту песню тысячу раз, но сейчас, когда хор ангельских голосов выпевал давно известную мелодию, каким-то уголком сознания он отметил некоторые изменения в тексте: