– Это моя вина, – сказала Ронда. – Мне следовало присматривать за ней, она была такая молодая…

– А я виню себя, – отозвался Бадди. – Я знал, что она от нас отстала, но ведь на дороге почти не было машин…

– Я никогда не думала, что с ней может случиться что-нибудь дурное, – сказала Ронда. – Она ведь так верила в доброту мира. Я всегда считала, что она в безопасности. Что все мы в безопасности, несмотря ни на что.

– Думаю, те дни у нас позади, – сказал Бадди.

Сумерки быстро сгущались, когда Ронда и Бадди направились назад в лагерь. Еще с улицы они увидели, что сортировочная станция опустела; но, подходя ближе, они услышали раздающийся из клетки с тиграми тревожный воющий вопль, какого Бадди никогда не слыхал раньше, который словно рашпилем скреб по натянутым нервам. Первой его мыслью было: «Даже большие кошки горюют» – поскольку доброта Баттерфляй простиралась за пределы человеческого круга, и она всегда приберегала кусочки еды, чтобы оставить в их выгородке после обеда. Однако, когда они с Рондой вошли в ворота, Бадди понял, что творится нечто гораздо худшее. Это было связано со странной пустотой лагеря – во всяком случае, так он подумал поначалу. К тому же еще было что-то странное в том, как выглядел теперь лагерь. Особенно там, у платформы, где старый фонарь бросал странный желтый свет на станционный двор. Но потом, все еще стоя недалеко от ворот, Бадди и Ронда, оба сразу, увидели человеческую фигуру, висящую над платформой в свете фонаря и отчасти скрытую путевыми указателями, висящую в таком месте, где человеческой фигуры не должно было быть. Она парила в воздухе, но не так, как может парить человек в случае гравитационных возмущений; скорее так, как мог бы парить кто-то, подвешенный сверху.

– Обожемой! – Ронда бегом бросилась вперед. – Бадди, это Висенте. Он в конце концов сделал это!

– Нет, – крикнул в ответ Бадди, тоже бросаясь бежать. – Это… Эдди!

Но что-то не сходилось ни с тем, ни с другим определением. Бадди понял это, когда они оба мчались через лабиринт старых путей, а затем взбежали по узким бетонным ступеням, ведущим наверх, на платформу. Их шаги гулко и пусто отдавались в вечерней тишине. Что-то было неправильное с этой фигурой, прежде всего – с волосами.

То есть, скорее, с отсутствием волос: потому что голова висящего человека, склоненная набок под совершенно неестественным углом, в бледно-желтом свете фонаря казалась абсолютно голой, словно поверхность луны. И когда Бадди поднялся на платформу, он убедился: там, покачиваясь взад-вперед от легкого вечернего ветра, поворачиваясь туда-сюда в сгустившихся сумерках, с мирной улыбкой смерти на лице висел Алеф.

Теперь трагедия нашла свое завершение, думал Бадди.

Ронда была безутешна.

– Я должна была предвидеть, что такое может случиться. Я должна была присматривать за ними…

– Нам не следовало выпускать Алефа из нашего поля зрения, – сказал Висенте. – Мы же видели, как он сломлен. Это наша вина, наша вина…

Даже Родриго выглядел подавленным, и были дни, когда Эдди вообще отказывался говорить.

Сразу же после трагедии, к всеобщему удивлению, весьма спешно вышла из печати биография Баттерфляй, опубликованная только что сформированным издательством «Морлок Паблишинг Консорциум», филиалом «Табачной компании Дж. П. Моргана». Озаглавленная «Дивная Новая Девушка», книга называла Баттерфляй «Любимицей Американских СМИ», и в ней утверждалось, что ее гибель была результатом невнимания со стороны организации «Очнитесь От Американской Мечты», предпринимавшей неадекватные меры безопасности во время их непродуманных – не говоря уже о том, что и непатриотичных – акций.

Книга сразу же стала бестселлером судя по цифрам, обнародованным «Корпорацией Америка». В прессе появились призывы принять законы, которые могли бы оберечь граждан, запретив подобные демонстрации в будущем.

– Может, на все это – Божья воля, и нам надо просто смириться с этим, – отважился сказать Кристофер, молодой человек из соседнего квартала, который начал работать в пресс-конторе Эдди как раз перед трагедией.

– Если так действует Бог, – возразил Висенте, – я выбиваю дьявола!

Уродцы отметили гибель Баттерфляй и Алефа тем, что посмертно включили их в свой состав: этой чести удостаивались лишь те, к кому циркачи питали высочайшее уважение.

– Они были не самые большие и не самые маленькие, не самые тощие или толстые, – сказал Шпенёк в речи, обращенной к сотням слушателей, собравшихся в лагере Мечтателей, – но они были самыми храбрыми и самыми верными.

– Шпенёк, – сказала Ронда после церемонии, подойдя к нему со слезами на глазах, – это был один из самых великолепных, самых щедрых жестов, какие я когда-либо от кого-либо видела.

На это Шпенёк вытянулся во весь свой рост (один метр семь сантиметров):

– Может, я и маленький, – ответил он, – но я ведь мужчина.

Последние гости покидали лагерь, когда в воротах появилось новое лицо. Это была некая фигура, облаченная в крестьянское платье и головной платок, постоянно поддергивавшая юбку; она, как заключили все присутствовавшие, знала погибших и просто опоздала на церемонию.

Вроде бы никто не заметил, как она отвела Ронду в сторону и долго беседовала с ней – на этот раз наедине.

На следующее утро Мечтатели, проснувшись, обнаружили, что видеоэкран на виадуке высвечивает самое тревожное сообщение из всех когда-либо на нем появлявшихся. Огромными жирными, то впыхивающими, то гаснущими буквами, сияя над лагерем пульсирующим светом, экран возглашал:

– Что такое нам следует сделать? – спросил Висенте.

– Уехать ненадолго. – Ронда начала уже уставать от объяснений.

– Но куда? – спросил Бадди.

– И зачем? – спросил Эдди-Чучело. – Мы еще не готовы. Мы как раз собираемся начать радиошоу, и телестанция почти уже… И столько вещей еще нужно сделать…

– Я уже говорила вам, – произнесла Ронда, – что не могу вам сказать.

– Я уже говорила вам, что не могу вам сказать, – передразнил Родриго, который никак не мог поверить, что он исключен из круга избранных: ведь Ронда даже ему не хотела сообщить причину этого таинственного и внезапного отъезда.

– За нами следят.

– За нами всегда следят. Откуда столь неожиданное беспокойство?

– Неожиданное? Меня это беспокоит уже много месяцев подряд.

– Тогда что изменилось?

– Я получила совет.

– От кого?

– Я не могу вам сказать.

Разговор шел по кругу. Так он шел уже несколько часов, с того самого момента, когда Ронда созвала чрезвычайную Встречу в Верхах (чего она раньше никогда не делала), чтобы сообщить основной группе Мечтателей, что необходимо готовиться к внезапному отъезду, хотя, возможно, и ненадолго. Инструкции, полученные ею, были предельно ясны: покинуть лагерь как можно скорее, под покровом ночи. Взять с собой основную группу Мечтателей и ведущих представителей Уродцев, но оставить в лагере достаточно людей, чтобы сохранить видимость нормального положения дел. И никому не говорить, куда вы направляетесь. Никому.