Я побежал. Ветви били мне в лицо. Хрустела галечная дорожка. Камешки ускользали из-под ног, откатывались в сторону. Газон почернел, затем бледно замерцал, как пролитое молоко. Наконец появились деревья, тени, лианы, кусты.

Парк кончился.

Я задыхался. Рубашка промокла от пота. Пиджак остался в машине, без него дышалось легче!

Передо мной зиял темный переулок Дарк-лейн. Потом появился забор, в его середине — ворота, через которые я въехал утром на грузовике. Теперь они были незаперты, лишь слегка прикрыты. Замок был взломан. Я прислонился лбом к прохладной ограде. Переведя дыхание, я отодвинул створку ворот, скрипнули петли.

По двору ползли световые конусы фонарей. Я считал их: три… четыре…, слышал перешептывание и видел людей: четыре… пять…

По окнам складов метался свет.

Они проникли сюда через Дарк-лейн, взломали ворота и въехали во двор.

Я вошел во двор. Вдруг свет одного из фонарей упал на чье-то лицо. Я узнал Малыша. За его спиной суетился Толстяк.

Я стоял и не верил своим глазам. Открывшаяся истина парализовала меня. Значит, банда преступников, фирма и так называемый «Легион свободы» — это одно и то же, одна тщательно сосредоточенная сила, постоянно готовая нанести удар. Я и помог организовать им новое преступление!

Я повернулся, но не успел сделать ни шага — один из фонарей загорелся прямо перед моим лицом.

На меня смотрело дуло пистолета.

В семь часов утра перед обувным магазином «Антиблистер» собрались бесчисленные толпы зевак. Неподвижное полицейское оцепление стремилось, чтобы зеваки не узнали чего-нибудь лишнего.

В семь часов утра мистер Гольдмунд, совершенно ошеломленный, одурманенный, боровшийся с тошнотой и рвотой, сидел перед шефом полиции и напрасно пытался осмыслить масштаб постигшего его в эту ночь несчастья.

В семь часов утра старик Генри вспомнил о том, что слышал в детстве от своего отца. Основатели Ивергрина дали этому месту такое название, потому что желали, чтобы городок развивался и процветал.

В семь часов утра Хантер собрал руководящий штаб своей партии.

— Господа! — сказал он соратникам. — Вы не только пайщики нашей фирмы, вы — патриоты нашей страны, миссионеры свободы. Пришла пора выступить против движения «Остановить Мадуотера» со всей энергией и всеми имеющимися у нас средствами. Хотя сенатор Мадуотер по своей натуре слишком мягок, чтобы стать нашим сторонником, но в его поведении просматриваются разумные тенденции. Он может считаться первопроходцем в лучшее будущее Америки.

В семь часов утреннее техасское солнце осветило огромные лужи, еще оставшиеся на полях, принадлежащих фирме «Шмидт и Хантер». Через выкопанные канавы с полей ушла большая часть воды. Лучи солнца позолотили и согрели глинистую землю.

В семь часов утра Эдгар Уиллинг, сидя в огромном дворце той же фирмы, уже в который раз ощупывал выложенные камнем стены подвала и спрашивал себя, неужели его заставили отнести пакетик в спальню Гольдмунда только для того, чтобы сделать соучастником совершенного преступления? Теперь он считал, что знает, для чего миссис Кентон была проинформирована о нем. Человек в темном костюме позвонил в штаб-квартиру полиции. Штаб-квартира связалась с женой мэра. Полиция Ивергрина была целиком в руках Шмидта и Хантера. Разве она могла отреагировать иначе на предупреждение Эдгара? Разве она сделала что-нибудь для защиты обувного магазина?

В семь часов утра к Биг Бой Билли явился человек и спросил, кто вчера из его ресторана звонил в полицию.

— Этого я не знаю, — ответил Биг Бой Билли. — Моя телефонная будка всегда открыта. Ею может воспользоваться любой гражданин города.

Неизвестный человек посоветовал Билли в будущем внимательно следить за кое-какими господами, иначе в один прекрасный день патриотически настроенные люди устроят разгром в его доме и ресторане, а потом публично обвинят в сотрудничестве с Кастро.

В семь часов утра негры Литтл Гарлема под руководством проповедника Генри отправились в первый раз вместе с детьми в школу.

В то же самое время в доме Брауна появились первые члены партии Хантера. Окна были открыты, оружие заряжено. «Легион свободы» подготовился сорвать выполнение закона о гражданских правах в Ивергрине и провести свою собственную программу.

— Неужели нам надо дожидаться, пока Хантер станет президентом! — надменно заявил Кентон.

Когда вдали показалось облачко пыли и медленно поплыло вперед, щелкнули предохранители оружия. Странное напряжение владело людьми, засевшими в доме Брауна. Хотя они и планировали нападение из засады, при котором, как подсказывает здравый смысл, риск получить ответный удар минимален, их душевное состояние напоминало беспокойство перед битвой.

Через несколько минут облачко пыли исчезло. Люди Хантера услышали шум голосов: звонких мальчишеских, высоких девчоночьих и низких, рокочущих — мужских. До них донесся стук ботинок по мостовой, показались лица приближающихся людей. Члены партии не догадывались, что карманы, сумки и корзины негров заполнены множеством больших и маленьких камней. Прежде разрозненные голоса соединились в одно целое, зазвучала мелодия. Люди Литтл Гарлема пели песню о старом Джоне Брауне:

Честь и слава храброму борцу, жившему более ста лет назад и вырастившему своих последователей, которые в 1964 году добились утверждения Конгрессом проекта закона о гражданских правах, который вскоре собственноручно подписал президент и придал ему силу закона.

— His soul goes marching on… — пели негры. — Его повешенное тело истлело, но душа продолжает жить.

За четверть часа до начала учебных занятий на другом конце улицы зафырчали два старых грузовика с прицепами. Машины описали перед зданием школы полукруг и остановились перед высоким каменным домом расового фанатика Брауна. Люди за открытыми окнами, каждый на свой лад, гадали, с какой автомобильной свалки могли появиться эти грузовики и какой груз прячется под порванным тентом.

— Если позволите, я выскажу свое предположение, — пропищал Малыш. — По-моему, там подарок похоронного бюро мистера Уилсона. Мистеру Уилсону заказано привезти две машины гробов.

Джимми Уилсон, лично находившийся среди присутствующих, состроил кислую физиономию — он не знал, как воспринимать слова Малыша: как обиду или как лесть. Малыш хлопнул его по плечу и заметил:

— Ты очень предусмотрителен, старина. Подарок родственникам будущих покойников делает тебе честь.

— Господи, — прокряхтел своим вечно хриплым голосом мистер Уэбстер. Он выстрелил длинным коричневым плевком и сунул себе в зубы еще один кусок табака марки «Принц Альберт». — Неужели пары жалких ящиков хватит на всех?

Пока негры приближались, оба водителя вылезли из кабин грузовиков и занялись своими машинами.

— Белые, — недовольно произнес Уилсон. — Их счастье. Окажись они неграми, мы бы сейчас же приступили к делу.

— Но они наверняка не здешние, — мудро рассудил Малыш.

Уэбстер выстрелил слюной в угол и прокряхтел:

— Это правда. Иначе бы я их узнал.

Водители оставили свои грузовики и удалились. Шумное шествие негров приблизилось примерно на пятьдесят метров.

— Как только они осмелились запарковать свои колымаги перед виллой Брауна! — проворчал Малыш, кинув испепеляющий взгляд на грузовик.

Хозяин похоронного бюро Уилсон занервничал:

— Осторожно, ребята! — встревоженно воскликнул он. — Сейчас начнется!

И он не ошибся. Из-под тентов грузовиков и прицепов заклубились густые облака дыма. Через несколько секунд дом Брауна от подвала до крыши исчез за непроницаемой желто-черно-коричневой дымовой завесой. К несчастью, ветра не было. Дым клубами поднимался вверх, лениво рассеивался в воздухе.

— Черт возьми, собаки нас обманули! — прохрипел Уэбстер. Его голос срывался. — Почему же мы не разделались с ними сразу! — В его последних словах кипела злоба и разочарование.