Эстервилл был построен так же, как и многие города штата: вокруг широких авеню и современных домов городской знати группировались кварталы бедноты, заселенные цветными, жившими в мрачных, сколоченных из досок и ящиков хижинах.

Навстречу мне летело высокое угловое здание главной улицы. Я присоединился к бесконечной веренице машин и подъехал к дому, кричащему огромными огненными буквами: „Покупайте в гигантском торговом доме для всех, одном-единственном настоящем универмаге Эстервилла“».

В «Вечной лампаде» женщина с волосами-водорослями выпила третий бокал мартини и ей еще не пришло в голову оправдать надежды Вендлера. Она остается сидеть за столом. Эдгар вертит стакан, морщит лоб и, наконец, поднимается. Он выходит в вестибюль, чтобы попытать удачу в телефонной будке. Пучеглазый человек с подошвами из микропорки и супермен, похожий на боксера-победителя, следует за ним. За ними захлопывается дверь. Сквозь толстое стекло Эдгар замечает, как на улице коренастый человек роется в портфеле. «Черт меня побери, — со злобой думает Уиллинг, — если этот негодяй не связан по рации с Бертоном!» Он становится так близко к аппарату, чтобы боксер-победитель не смог узнать номер телефона, который набирает Эдгар.

Жужжит телефонный диск. Эдгар снова пытается дозвониться. После щелчка каждый раз следуют отвратительные короткие гудки. Телефон Шульца-Дерге занят.

Эдгар долго ждал возможности взять в руку телефонную трубку, повернуть несколько раз телефонный диск и предупредить издателя: будь осторожен, Бертон и его команда знают о существовании третьей копии, теперь надо держать ухо востро. Но линия занята. А может быть, он уехал и, не долго думая, оставил на столе телефонную трубку? Или он так поступил, чтобы ему не мешали работать? Или он действительно кому-то звонит? Но с кем он говорит и почему так долго?

После двенадцати неудачных попыток Эдгар решает позвонить в гостиницу в Бергене.

— Как только мисс Джейн Шмидт появится у вас, передайте ей, пожалуйста, пусть она немедленно отыщет «Вечную лампаду». Я жду ее там.

Повесив трубку, он снова ее поднимает и пытается прорваться к Шульцу-Дерге. Безуспешно.

Эдгар возвращается к столику, бросает разъяренный взгляд на даму с волосами-водорослями и шепчет Вендлеру:

— Он, кажется, хочет побить рекорд по продолжительности телефонного разговора. Запутанная история.

Вендлер пытается его успокоить.

— Не принимайте так близко к сердцу. Наверное, он уехал и положил трубку рядом с аппаратом. Ведь сегодня праздник.

— Поначалу и я так думал, — огорченно бормочет Эдгар. — Но, по-видимому, дело обстоит иначе. Он никогда не поступает таким образом, когда выходит из дома.

— Обычно нет. Но, может быть, в этом случае были причины сделать исключение. — Вендлер пожимает плечами. Например, я считаю, что для него важно создать у каждого звонящего по телефону впечатление, будто он дома, но с кем-то говорит или просто не хочет, чтобы ему мешали.

Красотка с волосами-водорослями играет пустым стаканом. Потом она зевает. Когда и это не помогает, она стонет:

— Я хочу пить!

— Это плохо, — говорит ей Эдгар, — хуже чем голод. Против жажды я знаю одно средство. Попробуйте берлинского пива. Оно должно быть возле стойки.

Красотка бросает ему взгляд — снизу вверх, приторно-сладкий.

— О Боже! — шепчет она ненатурально низким голосом.

— О Боже! — передразнивает ее Эдгар, он злорадно усмехается. — О-о Боже мо-ой! — Вендлер, который тоже хотел бы избавиться от непрошенной гостьи, заказывает два коньяка, один для себя, другой для Эдгара. После этого он саркастически замечает:

— Нам очень грустно, не так ли, господин Уиллинг? Вид умирающей от жажды красоты наполняет наши сердца печалью. Но мы выдержим. — За ваше здоровье, господин Уиллинг!

Его слова не проходят даром. Дама с волосами-водорослями делает вид, будто хочет обоим выцарапать глаза, но довольствуется тем, что вскакивает с места и бредет прочь.

— Хэлло, детка! — кричит ей пучеглазый, когда она проходит мимо него. — Не осушить ли нам по рюмочке?

Красотку не приходится просить дважды.

— Обиделась? — спрашивает боксер-победитель. Она присаживается. Он кривит рот в сочувствующей гримасе.

Она засовывает между зубов тонкую сигарету и презрительно шепчет, окутавшись сладковатым тяжелым облаком:

— Грубияны. — Она вытягивает шею, чтобы сигаретой коснуться пламени, которое услужливо подносит ей пучеглазый с подошвами из микропорки. — Ни проблеска хорошего тона!

— Вандалы. — Человек на микропорках смеется. — Мы другие. У нас ценят вежливость.

Черноволосый брюзжит:

— Те никогда не будут утонченными господами.

— Конечно, — с широкой ухмылкой соглашается боксер-победитель. — Им не до этого сейчас. По крайней мере, тому долговязому. Уважаемая фрейлейн, в их кружок дам не принимают. О чем они там говорили?

— А… — Девица пренебрежительно машет рукой. — Один пустой вздор. Можно помереть со скуки. Долговязый хотел позвонить. Ничего не получилось, было занято. Но в Одном я должна признаться: мартини хорош!

— Один мартини! — кричит пучеглазый официантке. — Что еще? — спрашивает он девицу.

— Флип, если не жалко.

— Конечно, вы получите и флип тоже. Но я не это имею в виду. О чем еще они говорили?

— Еще? — Девица поправляет волосы. — Мне кажется, они хотят в зону.

— Как интересно, — бормочет пучеглазый. — Наверное, это долговязый проболтался?

— Не он.

— Значит, другой?

— Его зовут Вендлер.

За столиком у окна Вендлер потирает руки.

— Нужно предупредить Шульца-Дерге, — говорит Эдгар. — Он не догадывается, что они пронюхали о третьей копии.

— Ничего с Шульцем-Дерге не случится, — утешает его Вендлер. — В крайнем случае, он высунется и утихнет, как они того желают. Затем для него игра окончена. Хуже обстоят дела у вас. От вас потребуется приложить немало ума, и едва ли вы достигнете своего при вашей жизни.

Эдгар качает головой:

— Они не должны получить эту копию. Слишком многое зависит от нее. Я все представлял себе совсем иначе.

Вендлер смеется.

— Вы разочарованы, не так ли? Романтическая душа, вступив в противоречие с грубой действительностью, пришла в ужас. Неужели вы думали, что для победы вам стоит только съездить во Франкфурт, где вас примут с распростертыми объятиями и объявят героем?

— Если бы мне удалось удрать в Нью-Йорк или Вашингтон, моя цель была бы достигнута.

— А теперь вы добрались не только до другого штата США, но и до другой страны, но чувствуете себя, как на своей техасской родине. Верно?

— Почти. Я считаю, здесь намного хуже, чем в других штатах, почти так же плохо, как в Ивергрине.

Вендлер скрещивает на груди руки и задумчиво смотрит на Эдгара.

— Разве вам не о чем теперь думать? Вы все еще не удивляетесь?

— Чему я должен удивляться?

— Например, тому, что будете находиться под слежкой, где бы вы ни были — там и тут, как в Ивергрине, так и во Франкфурте.

— Боюсь, я вас не понимаю.

Вендлер опирается на стол, еще более удивленно смотрит на Эдгара и продолжает:

— В восточно-германских газетах можно прочитать, что ФРГ — союзник США. С позволения сказать, так было, может быть, через десять лет после войны. Сегодня уже иначе. Не будем притворяться, мистер Уиллинг. Будучи защитницей идеологического завещания нашего проигравшего фюрера, ФРГ давно перестала быть союзницей США. Наша страна одержима манией величия, которую США любыми средствами стремятся побороть — прежде всего экономическими и политическими. Современная государственная политика Соединенных Штатов кажется ФРГ слишком мягкой. Западно-германская концепция прикрывается странными внешнеполитическими представлениями сенаторов типа Мадуотера. Вам следует считаться с этим положением дел, прежде чем принимать свои решения.

Эдгар пытается улыбнуться.

— Я снова не понимаю, на что вы хотите намекнуть, — говорит он.