Меньшикова кивает. Эдгару кажется, что она находит это странным. Но в мыслях у нее совсем другое.

— Тогда объединимся вместе, — предлагает он и думает: «Пусть они меня засадят в тюрьму, если я сумею пропихнуть свой доклад в печать, а уж в этом мне точно не откажут». — Если, конечно, моя невеста согласна. Последнее слово всегда за ней.

— Ваша невеста не придет, — подчеркнуто повторяет Меньшикова. — Напрасно вы мне не верите.

— Она придет, — твердит Эдгар. — Вы не знаете, что она за человек.

— Знаю или нет — неважно, — возражает Меньшикова. — Главное, как это за нее решит Бертон.

— Странно вы говорите, — бормочет Эдгар. — Почти как ваш отец.

Когда начался разговор Эдгара с Меньшиковой, Бертон и Шульц-Дерге вылезли из такси.

Теперь они бегут по довольно широкой улице.

Шульц-Дерге выражает свое опасение:

— С ним ничего не случится?

Бертон пожимает плечами.

— На этот вопрос можно ответить только потом, — лениво цедит он.

Издателя ответ не удовлетворяет.

— Вы считаете, что может что-то случиться? — неуверенно спрашивает он.

Бертон подавляет зевок.

— Все зависит от того, какую он займет позицию. Если он будет вести себя бестолково — конечно, с ним что-то да случится.

Шульц-Дерге молча семенит рядом с ним. Потом он говорит:

— Тогда мне крышка. Во Франкфурте меня знает каждая собака.

Лицо Бертона не меняется.

— Я уже советовал вам надеть мои солнцезащитные очки — ведь Шульц-Дерге очков де носит.

Эндерс живет в двухэтажном доме, построенном несколько лет назад, когда обставленная новым оборудованием фабрика грампластинок обещала принести большую прибыль.

— Конечно, с палисадником, — недовольно замечает Бертон. — Палисадники ужасны. В них чувствуешь себя, как на выставке. Где ближайшая телефонная будка?

— Через две улицы. Сначала булочная, потом аптека, а за углом небольшая площадка с эталонным часами. Там стоит телефонная будка.

— Ступайте туда, позвоните Эндерсу, выдумайте какую-нибудь историю и попросите его прийти к «Майн-Хотель». Это пять минут езды отсюда. Пусть он подбросит вас на машине. Через полчаса.

Шульц-Дерге устало тащит свое полное тело через две улицы, мимо булочной, аптеки, мимо часов, пока не добирается до телефонной будки. Его сердце бешено колотится в груди, как пойманная птица о прутья клетки.

Когда он снимает трубку и набирает номер, его охватывает сильное желание повесить ее, но он уже слышит надломленный голос Антония Эндерса.

— Да, — хрипло говорит издатель, вовсе не так молодцевато и самоуверенно, как он привык. — Это я, Шульц-Дерге. Наш разговор прервали. Сломался мой аппарат.

— Ну конечно, — отвечает Эндерс. — Я уже боялся, что вы передумали.

— Куда я денусь? Я собираюсь прийти к вам, — говорит Шульц-Дерге в трубку и проводит рукой по лбу, снова ставшему горячим, как тогда за письменным столом. — К сожалению, мне снова не повезло. Неудачи не приходят по одной. Я остался на дороге. Мотор заглох. Ты не можешь за мной подъехать к гостинице «Майн-Хотель»?

— Майн-Хотель, — повторяет Антоний Эндерс. — Не так уж далеко. Ну хорошо, я приеду.

— Отлично! — кривит Шульц-Дерге. — Великолепно. Надеюсь, я не помешаю? Иначе поедем ко мне.

— Ко мне, — успокаивающим тоном отвечает Эндерс. — Моя семья не вернется раньше завтрашнего вечера. Ну, как у вас дела? Нет проблем на Нахтигаленвег?

— Верно, проблем нет, все чудесно. — Шульц-Дерге искренне радуется, что неприятности его миновали. — Наконец-то можно вздохнуть спокойно.

Он открывает дверь будки и подставляет под теплый ветерок лицо. Уже смеркается, очертания домов выглядят нечеткими. В свете городских фонарей все лица прохожих кажутся бледными.

— Моя охрана разбежалась.

— Неплохая шутка, — тоном знатока говорит Антоний. Когда гнет вдруг снят, он чувствует, как уплывает его защитная оболочка. Теперь он тоже радуется. Все в порядке. Наметанным глазом бизнесмена он давно разглядел, что публикация доклада Уиллинга действительно могла означать для него спасение. — Я буду через десять минут.

— Нет-нет, — торопливо, почти умоляюще возражает Шульц-Дерге. — Пожалуйста, через двадцать минут. Я хочу немного оттащить свой автомобиль. Через двадцать минут я закончу.

Ровно в обозначенный срок издатель видит перед собой переливающиеся неоновые огни гостиницы. Бертон дожидается его на углу, пропускает на пять шагов вперед. Затем следует за ним на этом расстоянии. Когда Шульц-Дерге приближается на несколько метров к зданию, за цепочкой машин, припаркованных перед широким порталом, останавливается голубой «рено», в котором Шульц-Дерге узнает машину Эндерса. Он спешит к машине, распахивает дверцу и преувеличенно весело здоровается:

— Добрый вечер, мой дорогой господин Эндерс! — И, пыхтя, падает на сиденье. Бертон садится рядом с ним. Эндерс поворачивает голову, осматривает незнакомца, затем вопросительно переводит взгляд на Шульца-Дерге.

— Добрый вечер, — говорит Бертон. — Я автор доклада. Наверное, мое присутствие было бы желательно. Если можно…

— Конечно-конечно, — заверяет его Антоний Эндерс. — Добро пожаловать!! — Он привык быть гостеприимным хозяином, особенно если речь идет о жизни и смерти.

Он останавливается перед своим домом, отпирает ворота и доезжает до гаража. Там он просит гостей выйти из машины и пожаловать в дом. В рабочем кабинете Эндерса стоят два кожаных кресла. — Устраивайтесь поудобнее, — приглашает их Эндерс; он вынимает из бара сигары, сигареты, напитки и подчеркнуто вежливо предлагает все это гостям.

Бертон и Шульц-Дерге с благодарностью отказываются.

— Мы не собираемся оставаться у вас надолго, — объясняет издатель. — Как я уже сообщил вам, посты на Нахтигаленвег убрали. Я смог беспрепятственно покинуть дом. Вероятно, наши друзья из Америки перестали нам не доверять.

— Блестяще, — лаконично комментирует Эндерс и делает вид, будто он рад. В глубине души у него мелькает мысль: почему у Шульца-Дерге какая-то странная веселость, почему его лицо так и пылает густым румянцем, глаза бегают, движения какие-то нервные? Странные симптомы. И потом, этот незнакомец с выкрашенными в черный цвет волосами. Он не таким представлял себе Уиллинга. Антоний прокручивает в голове его дневной телефонный разговор с издателем. «Что-то не так», — заключает наконец он.

— Я должен быть вам особенно благодарен, — обращается он к Бертону, надеясь узнать о нем побольше. — Насколько я имел честь вникнуть в ваши записи, я понял, что вы задумали очень смелое и доброе дело. Вы оказали господину Шульцу-Дерге неоценимую услугу. Я поздравляю вас и от всего сердца благодарю.

— Я сделал все, что мог, — ледяным голосом отвечает Бертон. «Шульцу-Дерге предстоит еще долго учиться владеть своим лицом и дрожащими руками, — с горечью думает он. — Дурак, ведет себя как ученик, который хочет выкрасть у строгого учителя журнал».

— Вы верите, что появится публикация вашего доклада? — с подчеркнутой тревогой спрашивает Эндерс.

Бертон выглядит совершенно непробиваемым. Он говорит:

— Нет, в это я не верю.

— Вы мужественный человек, — констатирует Эндерс. — Но ваш доклад не вяжется с вашим обликом. В нем вы производите впечатление довольно молодого человека. Не хочу вас уязвить, но вы больше похожи на менеджера Бертона. Описание этой личности отлично подходит к вам.

После этих слов издатель застывает в кресле, как каменный, не в силах произнести ни слова. Бертон изображает на лице скуку.

— Мы пришли, чтобы получить от вас стенограмму. Дела теперь обстоят так, что нет ни малейшей опасности, что доклад окажется в неверных руках.

— Стенограмму? — удивленно повторяет Антоний Эндерс. — Теперь, когда я вошел в курс дела? Не ждите от меня ничего подобного.

Шульц-Дерге чувствует, что дело обстоит намного хуже, чем он предполагал раньше. Он берет себя в руки, что стоит ему немалых усилий.