Второе сентября

Доставили газеты! Лекция прошла с невероятным успехом! «Динамика астероида» отправилась на свалку! Мориарти полностью устранён! Можно перечеркнуть жирной чертой самое важное имя в моём списке.

Теперь к другим делам.

Продолжаются работы во Флемстид-хаусе. Все говорят, эта резиденция недостаточно внушительна для моего положения. Рабочие трудились целую неделю и установили в каждой комнате электрические светильники. Положение обязывает: у нас должны быть самые современные научные достижения. Леди Кэролайн опасается утечек электричества. Боится, слуг ударит молнией. Я подробно разъяснил ей, почему это невозможно. Но моя пустоголовая душечка по-прежнему волнуется. Приказала горничным надеть туфли с резиновой подошвой. Теперь по всему дому раздаются скрип и писк, словно свирепствует стая разгневанных мышей.

Следует перестроить и обсерваторию. Необходимо идти в ногу со временем, неустанно двигаться вперёд.

Недавно выписал новый девяносточетырехдюймовый телескоп. Видимо, самый большой в мире! Телескопы в замке Бирр и в Ликской обсерватории по сравнению с ним — сущие козявки! Мне даже жаль тамошних бедолаг. Можно вычеркнуть ещё два имени! На завтрак ел кеджери, на обед — голубиные и перепелиные яйца, на ужин — дуврскую камбалу и картофель. Осчастливил леди К. Дважды! Нужно есть больше рыбы.

Обдумал свою жизнь и всё то, чего достиг к сорок пятому дню рождения. Чувствую удовлетворение.

Все, должно быть, мною восхищаются.

Смотрел на звёзды и планеты. Словно бы обозревал свои владения. Моя королева правит империей, а мне даровала небеса. Я завоюю небеса!

Марс подмигнул мне алым глазом.

Шестое сентября. Произошло нечто любопытное.

Зашёл к шлифовщикам линз на Севен-Дайлс. Старик Парсон в последнее время работает весьма посредственно, так что я лично его проведал и отвесил, так сказать, метафорического пинка под его обтянутый штанами зад.

Выходя из мастерской Парсона, обратил внимание на соседний магазинчик. На вывеске значилось: «К. Кэйв, набивка чучел и антиквариат». В пыльной витрине лежали чучела птиц, слоновьи бивни, акульи плавательные пузыри, окаменелости и прочее в том же духе. Мне-то казалось, что здесь находится булочная, но я, должно быть, ошибся. Совершенно очевидно, Кэйв обосновался тут в незапамятные времена: убогая лавчонка успела основательно обрасти пылью и грязью.

Краем глаза я увидел, как что-то блеснуло красным: луч света отразился в странном предмете — выточенном в форме яйца и прекрасно отшлифованном куске хрусталя. Подобная штука вполне сгодилась бы для пресс-папье, но зачем оно мне? И туг я услышал голоса из магазинчика. Одного из говорящих я тут же узнал: выскочка Оджилви, ярый последователь Мориарти. Единственный из всего астрономического братства выступал в защиту «Динамики астероида». Его фамилия тоже в списке.

Я подошёл к дверям лавчонки и прислушался. Оджилви торговался с каким-то стариком (видимо, с К. Кэйвом), пытался сбить цену за хрустальную безделушку, которая явно была ему не по карману. Какая превосходная возможность.

Словно бы случайно я вошёл. Кэйв, сгорбленный коротышка с жидкой седенькой бородкой и грелкой для чайника вместо шляпы, странным образом покачивал головой из стороны в сторону, совершенно по-змеиному. На мгновение мне показалось, будто мы с ним уже встречались, но, видимо, я обознался. Пахло от старика почище, чем от некоторых его древностей. (Хорошо сказал — надо запомнить это сравнение и использовать его при разгроме очередного оппонента.)

Оджилви рылся в карманах в поисках завалявшейся монетки. При виде меня он выпалил с такой непозволительной фамильярностью, будто мы с ним приятельствуем:

— Стэнт, как удачно, что вы заглянули. Не одолжите деньжат?

— Пять фунтов, — стоял на своём Кэйв. — Ни пенни не уступлю.

Оджилви трясся, словно курильщик опиума, которому не хватает на очередную дозу. И это с его-то скудным воображением. Я и не подозревал, что он способен прийти в подобное отчаяние.

— Разумеется, дорогой друг, — отозвался я.

Он сиял, протягивая руку.

— Но сначала завершу собственные дела. Уважаемый, я желаю приобрести этот любопытный кристалл.

У Оджилви был такой вид, словно ему заехали в солнечное сплетение.

— Пять фунтов, — повторил лавочник.

— Стэнт, но вы не можете… Это же… бросьте эту затею…

— Да, Оджилви, что такое?

Я достал бумажник и отсчитал требуемую сумму. Кэйв сделал запись в древнем гроссбухе и засуетился, доставая яйцо с витрины.

Мой соперник безуспешно пытался скрыть злость и разочарование.

— Так сколько вам одолжить?

— Теперь уже не важно, — выпалил он и выскочил из магазина, хлопнув дверью.

Вычёркиваем ещё одного!

Кэйв протянул мне завёрнутую в чёрный бархат покупку. Я решил было сказать, что передумал, и потребовать назад деньги. Но мерзкий Оджилви мог вернуться и заполучить желаемое. Ни за что! Кэйв пробормотал что-то о «внутреннем свете». Странная формулировка. Он, конечно же, имел в виду преломление. Но лекция о законах оптики была бы здесь неуместна. Не годится знаменитому учёному задаром просвещать умы и тем самым ронять достоинство науки.

Рассудив таким образом, я забрал хрустальное яйцо. Попробую использовать как пресс-папье.

Отужинал жареным вепрем с абрикосами у мэра. Осчастливил леди Кэролайн в карете по дороге домой. Превосходно!

Седьмое сентября. Странный день.

Перекусил в ресторане «Симпсон на Стрэнде» вместе с моим издателем Джедвудом. Суп из палтуса, окорок, перченая груша. Сносное мюскаде, портер, шерри. Брошюру быстро раскупают, и Дж. хочет повторить этот опыт. Какая жалость, что Мориарти больше ничего не написал, — я бы в пух и прах разнёс его труды, словно тарелочки для стрельбы. Дж. предлагает выпустить целый сборник разгромных статей. Говорит, нужно продолжить начатое и обратить свой интеллект против других так называемых великих умов эпохи. Настоящий болван, разве способен он понять значимость моего списка? Понять, как важно правильно выбирать врагов (почти так же важно, как и друзей)? Но искушение велико.

Том Гекели, дарвиновский подпевала, вполне заслуживает взбучки. И мне не понравилось, как на прошлом приёме Королевского научного общества Джордж Стокс увивался за леди Кэролайн. И в уравнениях Навье — Стокса есть некоторые (хоть и крошечные) изъяны.

Удивительное происшествие. Мы с Дж. как раз выходили из ресторана, как вдруг к нам бросился какой-то растрёпанный мужчина с красным обветренным лицом. Он бормотал: «Марсиане приближаются! Марсиане приближаются!» Дебаты по поводу наименования воображаемых жителей планеты Марс идут с тех самых пор, как Скиапарелли провозгласил эту свою чушь насчёт каналов. Я твёрдо придерживаюсь «марсианцев», поэтому поправил неизвестного сумасшедшего, но куда там. Он схватил меня за отвороты сюртука грязными руками и дыхнул в лицо джином. Причём назвал меня по имени. Не очень-то приятно.

— Сэр Невил, следите за небесами! Взгляните! Красная планета! Взгляните на хрустальное яйцо!

Дж. подозвал здоровенного констебля, и тот ухватил буяна за плечо. Полоумный съёжился, не иначе как от страха. Подобным субъектам свойственно робеть перед полицией, но реакция краснолицего была чрезмерной. На плече у констебля выпирало нечто вроде опухоли, и мундир её не скрывал, а, наоборот, подчёркивал. Я-то думал, представители городской полиции должны соответствовать строгим требованиям. Быть может, этот бобби заболел недавно? Мне показалось, что выпуклость подрагивает, как студень. Глаза на бледном лице полисмена ничего не выражали. Пришедший нам на выручку страж порядка, похоже, был в такой же неважной форме, что и сумасшедший.

— Не отдавайте им меня, — умолял последний. — Они опутывают… впиваются… высасывают мозг… Вы перестаёте быть самим собой. Я видел!

— Ну-ка… веди… себя… прилично… — Лишённый всякого выражения голос констебля походил на предсмертный хрип. — Не… стоит… беспокоить… этих… джентльменов…

Лицо полоумного исказила чудовищная гримаса.

В голосе полисмена слышалось нечто жуткое, словно зловещий чревовещатель изъяснялся при помощи неодушевлённого манекена.

— Господа… извините… нас!

Констебль поднял всхлипывающего мужчину одной рукой (а тот был, между прочим, отнюдь не хилого телосложения) и на негнущихся ногах зашагал прочь. Его опухоль будто жила собственной жизнью — она вдруг передвинулась под формой. Я ощутил на себе чей-то злобный взгляд.

Дж. поинтересовался, знаю ли я сумасшедшего.

Что-то было в нём от военного, как мне показалось. От опустившегося служаки. Возможно, спятил в каком-нибудь южном уголке империи. И будто бы я видел его раньше. Вероятно, он приходил послушать мои публичные лекции, а может, поджидал меня на улице. Дж. удивился, что незнакомец назвал меня по имени, но кто же не знает королевского астронома!

— Правильно говорить «марсианцы», — посетовал я. — Существуют многочисленные прецеденты…

Дж. тут же заявил, что его призывает некое неотложное дело, и улизнул, а я так и не успел изложить свои доводы. Нужно послать ему мою монографию об именах жителей планет. Всё ещё не утихают споры насчёт «меркурийцев» и «юпитерцев», хотя почти все уже согласились с «лунарцами» и «венеранцами». Определённо нужно колонизировать Солнцевую систему к концу нынешнего века, тогда уже не будет такой путаницы!