Как выше сказано, дворянин Расчётов помер от бараньей косточки, случайно проглоченной и неудачно застрявшей в пищеводе. Нам не удалось установить подробностей этого рокового события, тем более что его экономка ушла в тот мир на несколько лет раньше его. Но самый отказ от врачебной помощи, даже в таком критическом случае, лишь ещё ярче подчёркивает чисто деловую стойкость человека, не способного изменить раз данному слову. Если мы позволили себе занять внимание читателя изложением этой краткой биографии московского обывателя прошлого века, то именно имея в виду полное исчезновение в наши дни людей, на слово которых можно положиться без всякого раздумья действительно как на каменную гору.

Про чудачества камер-юнкера Рококо[220], жившего в Москве сто лет тому назад, кое-что написано в старых книжках, но очень мало, всё больше — ходячие анекдоты. Нам посчастливилось раздобыть документы, относящиеся к его биографии и нигде не опубликованные, а именно подлинную запись воспоминаний его современника об «апартаментах и празднествах камер-юнкера Рококо» с приложением «описания грибов-самоплясов», которых поевши, камер-юнкер Рококо, как известно, и помер. Эта счастливая находка позволяет нам добавить многое к прежде известному.

Как вы знаете, камер-юнкер был очень богатым помещиком, любителем редкостей, стильной мебели и хлебосолом. Анфилады комнат его барского дома были заставлены статуями, бронзой, пузатыми комодами, вазами, стены увешаны картинами, потолки люстрами, и всё в таком беспорядке и разнообразии, что рядом с Рембрандтом висела домашняя мазня, на елизаветинском рабочем столике стоял тульский чугунок, а у камина бронзовые щипцы удивительной работы были свалены в кучу с ухватами, случайно занесёнными из кухни. Эту безалаберщину хозяин называл «стилем рококо», почему и получил свою кличку.

Из добытых нами документов узнаём, что у Рококо была изумительная трехспальная кровать, сделанная по его указаниям. Её твердый тюфяк был почти скульптурным произведением. Посередине было место для лежания на спине, для чего были выстеганы на тюфяке с большой точностью углубления соответственно изгибам тела хозяина, как бы форма для отливки его собственного горельефа. По обе стороны тюфяка были формы для лежания на правом и на левом боку, столь же точно воспроизводившие индивидуальные особенности телосложения камер-юнкера. Подобная кровать была бы идеальной в смысле покойного лежания, но обладала тем недостатком, что, при необходимости во сне перевернуться, приходилось искать нужные ямки и выбоины: иначе положение спящего делалось весьма мучительным.

Никогда решительно камер-юнкер Рококо на этой кровати не спал, а спал на простой перине, притом в своеобразной позе утробного младенца: лежал на спине, коленки подогнув к подбородку и, таким образом, ноги оставляя на весу, к чему легко привыкнуть. Согнутые руки он прижимал по бокам груди и на сжатых кулачках делал кукишки, по-тогдашнему — дули, и не из оригинальности, а по религиозным побуждениям: на случай внезапной кончины кукишками отгонялся дьявол, если он явится по грешную душу.

Хотя сон в такой позе достаточно чуток, но Рококо просыпался только по будильнику, честь изобретения которого также принадлежала ему. На стене его спальной, близ самой кровати, была прикреплена полочка на шарнирах, а в соседней комнате была пуговка, при нажиме на которую полочка, путём сложной махинации, опрокидывалась. С вечера на полочку сам хозяин ставил — по своему вкусу — дорогие фарфоровые и стеклянные безделушки работы итальянской и китайской, а в предписанный им час слуга нажимал снаружи пуговку — и хозяин просыпался и вскакивал от треска и звона разбитых предметов. Устройство само по себе простое, но требовался умелый подбор безделушек, чтобы звон был музыкальным и соответствовал стилю рококо. Если накануне было сильно выпито, то на полку ставился также каменный бюст Венеры или Людовика Шестнадцатого, падавший с большим громом и обычно не разбивавшийся, не считая носа.

Хлебосольство камер-юнкера Рококо было известно всей Москве. Были знаменитые его лебеди, павлины и журавли с такой жгучей начинкой, что непривычные гости гибли от несварения желудков. Из блюд более обычных, подававшихся в одном обеде непрерывно, разрешите упомянуть для возбуждения читательского аппетита:

папошники,

пироги долгие, косые и круглые из щучьей телесы,

пирожки маленькие с рыбьим телом,

каша молочная с пшеном сорочинским,

присол из живых щук,

щука колодка, огнива белужья в ухе,

звено лосося, звено сёмги,

полголовы осетра и белуги просольной,

лещи паровые, стерляди, сазаны, окунь, начинённый снетками, таковой же, намятый налимьей печёнкой, судак в испарине с яйцом и кашей.

Ещё разные мелочи в том же роде, после чего, наконец, начинался настоящий обед из блюд основательных и отлично приготовленных. А в заключение подавались цукатные пироги, марципаны, желе и кремы на больших досках; на блюдах они не умещались.

Но это, конечно, пустяки, — так ли ели в старину! Вот пишут, что в советской Москве хотят выращивать ананасы. Но их сто двадцать лет тому назад выращивал в Москве купец Гусятников, а у графа Завадовского подавали их свежими, вареными, квашеными, а также рубили в кадушках, как простую капусту, и делали из них щи и борщи. И камер-юнкер Рококо славен был не столько обедами, сколько сюрпризами, которые он готовил для дорогих гостей; в этом он был изобретателен до чрезвычайности!

Так, например, он с большими затратами устроил у себя в доме особый подъёмный обеденный стол. Посредине зала внезапно проваливался пол, и из провала появлялся прекрасно сервированный стол с яствами и питиями — пожалуйте, дорогие гости! А для ради полной неожиданности хозяин предлагал гостям потанцевать для возбуждения аппетита. И в первый же раз случилось, что пол опустился несколько преждевременно, и часть танцевавших гостей провалилась в кухню, впрочем, без серьёзных повреждений. Разумеется, неудача была поправлена дальнейшими увеселениями.

Весьма остроумно был там показан также фокус со свечами — тонкая работа одного немецкого пиротехника! Был обычными восковыми свечами, в прекрасных подсвечниках и канделябрах, уставлен обеденный стол. Были гости веселы и кушали сладко. И вдруг все свечи одновременно стали меркнуть, а затем из их фитилей полетели фонтаны чудеснейших фальшфейеров и римских звёзд.

Картина божественная, ещё более украшенная неожиданностью. А так как дамы были декольтированы и в платьях легчайших материй, то эффект удался ещё больше: дамы визжали, мужчины их тушили. Несколько испортил впечатление удушливый запах пороха.

Московское владение камер-юнкера Рококо занимал обширнейший участок земли, с десятком строений, тенистыми садами и прудами. По этим садам и прудам гуляла необузданная фантазия хозяина, который для забавы гостей не жалел ничего.

Известно, как русский человек любит грибной спорт. Ни в одном лесу не было такого количества белых грибов, как в садах камер-юнкера Рококо: под каждым деревом, на каждой полянке, по краям всех дорожек, даже на самых непоказанных местах. И грибы были послушны: они вырастали по слову хозяина в день приёма гостей. Закупались они возами на базарах, и на рассвете вся челядь помещика была занята делом: втыкала белые грибы в землю по всему саду. Зато — сколько удовольствия гостям, набиравшим без труда и в короткое время целые корзины!

Столь же рационально был поставлен на прудах Рококо спорт рыбный, ловля на удочку. Девицы и дамы получали от хозяина билеты на право рыбной ловли; билеты нумерованные, и каждому билету соответствовала заготовленная и уже заброшенная в воду удочка, причём удилище было перевито резедой или голубой лентой с бантиком на конце. Когда же девица или дама вытягивала леску из воды, то на крючке непременно была рыба: у одной — плотичка, у другой — окунёк, у этой — подлещик, у той — крупный карась. С возгласами радости рыбы вытаскивались на бережок. Случались и затруднения, когда на крючке оказывалась живая щука фунтов на семь, справиться с которой неопытному рыболову трудновато. Но чаще всего рыба была снулая, не выдержавшая ожидания, а кому-то из гостей — по рассказам недоброжелателей — попалась даже малосольная севрюжка.