Кто оплачивал всю эту мишуру? Во-первых, конечно, сам хозяин, который отныне уже не имел возможности откладывать всю прибыль на черный день, во-вторых, разумеется, покупатель. Как всякий транжира, Бальзак с болезненным вниманием следил за ростом цен. Самым надежным показателем служила ему цена на духи, до которых он был большой охотник. И если прежде он покупал себе духи на улице Грамон по одному су за склянку, то теперь за такой же флакон там просили 20 франков.

Бальзак ясно видел, что торговцы, не умеющие рассчитать каждый грош, обречены на разорение. Он писал: «В любом деле, если следствие перерастает причину, наступает крах». Или: «Чрезмерная цивилизованность вплотную приближается к варварству, подобно тому, как ржавчина угрожает стали. Стоит забыться хоть на мгновение, и все потеряно».

Занимаясь в 1828 году типографским делом, Бальзак с удовольствием печатал рекламные проспекты крупнейших парфюмеров того времени Диссея и Пиве, торговавших «франкской помадой» для ращения волос. Он водил знакомство с Убиганом, снабжавшим его «португальской водой», с Ложье, у которого покупал одеколон… С Пиве его в 1834 году познакомил владелец скобяной лавки Даблен.

Замысел «Цезаря Биротто» Бальзак вынашивал еще с 1834 года. Его герой — осторожный торговец, никогда не делающий опрометчивых шагов. Однако наступают времена, когда Биротто приходится окунуться в совершенно новый мир, о законах которого он ничего не знает, — мир промышленного производства. Его обхаживают бесчестные спекулянты и мошенники-банкиры, сулящие ему баснословные барыши, если он купит земельный участок возле площади Мадлен. Биротто поддается на уговоры, а когда наступает срок платить по векселям, выясняется, что платить ему нечем. Он оказывается на грани самоубийства…

2 ноября 1836 года Бальзак пообещал рукопись «Цезаря Биротто» Альфонсу Карру (1808–1890), автору нескольких романов и главному редактору газеты «Фигаро», с октября по декабрь 1836 года выходившей ежедневно. В 1837 году «Фигаро» превратилась в ежедневный журнал «Фигаро-книга». В октябре Виктор Боэн уступил газету издателю Буле, который пригласил на пост главного редактора Альфонса Карра. В качестве награды подписчикам «Фигаро» стала выпускать романы, в том числе восьмитомные «Философские этюды», опубликованные еще за счет Верде. С 17 декабря 1837 года такой наградой стал «Цезарь Биротто», напечатанный в двух томах форматом ин-октаво.

Этот роман, который был создан Бальзаком в состоянии крайней усталости, подвергся им серьезной переработке. Сохранилось свидетельство Эдуара Урлиака (1813–1848) о том, каким испытанием для наборщиков стала работа с этой книгой. Рукопись поступила в типографию в таком исчерканном виде, что едва ли не каждое слово приходилось расшифровывать. Отправленные автору гранки набора вернулись наклеенными на «огромные листы», испещренные правкой.

Эта процедура повторилась семь раз, но Бальзак все еще не считал работу над романом завершенной. В последний вариант уже сверстанной книги он снова внес исправления, несмотря ни на какие протесты.

Начало «Цезаря Биротто» напоминает сцену из пьесы Мольера, которым в 1837 году Бальзак восхищался не меньше, чем в 1830-м — Рабле. По совету жены парфюмер Биротто наладил выпуск двух косметических препаратов, которые охотно покупают у него все парфюмерные магазины: «Двойную султанскую мазь» для защиты кожи рук и «Ветрогонную воду» для страдающих угрями и лишаем.

Что заставило Цезаря, которому в 1818 году исполнилось 42 года и ежегодная рента которого составляла 10 миллионов франков, задумать новое дорогостоящее предприятие по производству масла против перхоти и для ращения волос?

Биротто принял свое решение не сразу. Этому предшествовал его разговор со знаменитым членом Академии наук, который подробно рассказал ему, что из себя представляет человеческий волос. Биротто понял, что лучшим средством для поддержания волос в хорошем состоянии будет ореховое масло. Что ж, он наладит производство нового препарата и свернет шею своему главному конкуренту, производителю «Масла Макассар».

Но наладить производство — лишь поддела, главное — удачно продать товар. Биротто, придумавший раньше выпускать рекламные листовки, теперь воспользуется возможностью печатать в газетах «платные объявления». Бальзак, таким образом, сделал своего героя автором революционного новшества, которому дали жизнь Жирарден в «Пресс» и Арман Дютак (1810–1856) в «Сьекль».

Но как же назвать новый продукт? «Убойная эссенция»? Нет, слишком грубо. «Кесарево масло»? Не подходит, люди подумают, что речь идет о препарате для рожениц. «Масло от мигрени» — вот то, что надо! Биротто поручает заняться этим делом Ансельма Попино, роскошная шевелюра которого должна внушить уважение торговцам парфюмерией.

Первую ошибку он совершил, когда доверился своему кассиру, который его обокрал. Затем с его деньгами сбежал нотариус, его надули разработчики рекламы. Биротто настолько уверен в себе, что не считает нужным тщательно проверять каждую бумажку, которую подписывает.

Для Бальзака этот роман стал своего рода компенсацией за собственное прогоревшее дело. Подобно Биротто, он тоже пал жертвой «дурацкой доверчивости», приняв обманщиков за энергичных партнеров.

Как это произошло когда-то с самим Бальзаком, банки отказали Биротто в помощи, и тот вдруг начал понимать, что банки поддерживают лишь богатых, кредитуют лишь на самый короткий срок и ссужают деньгами лишь своих политических союзников. Для всех остальных банк — это олицетворение «скупости, суровости и обманной филантропии».

«Мне всегда казалось, — говорит Биротто, — что банки не отвечают своему назначению». А ведь от них зависит вся парижская торговля.

Банкир Адольф Келлер не скрываясь признает: «Банкам и так хватает хлопот с оборотом капиталов и фальшивыми векселями, чтобы еще разбираться в делах тех, кто ждет от нас помощи».

Беда Биротто в том, что он не умеет вовремя остановиться. Будучи честным человеком, в сложившейся ситуации он вынужден плутовать. Биротто мечтает о таком законе, который различал бы дельцов-неудачников, вполне способных встать на ноги, если им дать шанс, и истинных банкротов. Последних следовало бы на два часа выставлять на всеобщее обозрение в здании Биржи, как раньше выставляли к позорному столбу преступников, а затем высылать из страны.

«Цезарь Биротто» в год своего появления в печати получил неоднозначные оценки критики. В номере от 4 января «Шаривари» опубликовала статью под названием «История возвышения и падения Оноре де Бальзака». «Фигаро» же всячески защищала «своего» автора и расхваливала роман. Остальные издания высказались сдержанно: «слишком много подробностей», «переливание из пустого в порожнее», «фарс, который мог бы стать занятным, будь он покороче». Откуда им было знать, что раскритикованные ими «длинноты» осчастливят в будущем специалистов по истории экономики, которые благодаря Бальзаку смогут составить себе точное представление о том, как абстрактные экономические законы «претворялись в плоть и кровь» в далеком 1837 году (Рене Гиз).

Наступил январь 1838 года. Бальзак вел жизнь затворника и уверял знакомых, что спит по 18 часов в сутки. Его наперебой приглашали, он отказывался, делая исключения лишь для графа де Кастеллана, который у себя в замке ставил пьесы. Бальзак в это время всерьез подумывал о драматургии. Постоянное перенапряжение сделало свое дело. Он стал раздражительным, привычное общество казалось ему пустым и вздорным. Чужая праздность была ему невыносима.

Февраль он провел во Фрапеле (провинция Берри). В субботу 24 февраля он на неделю уехал в гости к Жорж Санд. Еще недавно, в 1830 году, когда она звалась мадам Дюдеван, Жорж Санд охотно проделала бы путь в десять лье, чтобы увидеться с Бальзаком. Некоторое время их объединяло нечто вроде дружбы, когда они сблизились через Иасента Табо де Латуша, в 1830 году руководившего «Фигаро», пока Бальзак не догадался, как опасен может быть Латуш: «В одно прекрасное утро вы обнаружите в нем своего смертельного врага». Так и случилось. Стоило Жорж Санд добиться славы, как Латуш резко переменил к ней свое отношение. «Слава опьянила ее, — уверял он, — она готова пожертвовать ради нее своими друзьями и не желает слушать ничьих советов». В 1833 году Жорж Санд переживала пору страстного увлечения Жюлем Сандо. Жили они в квартире на набережной Малаке, предоставленной Латушем. Бальзак бывал там на нескольких вечерах, с жаром делясь с присутствующими замыслами своих будущих произведений. Жорж Санд сидела, забившись в угол, и пожирала его глазами пантеры, намерившейся броситься на своего дрессировщика. Вскоре Жорж Санд начала сожалеть об оставленном в Ноане семейном «гнезде» и все больше тосковала по своим детям. Первое впечатление от обворожительного Жюля Сандо рассеялось и сменилось трезвым взглядом на человека, растратившего в парижских гостиных свою молодость и не нажившего ничего, кроме безмерного тщеславия.