В Яффе Туллий лежит в госпитале среди умирающих от чумы. Столетний старец приходит к нему, делает крестообразный надрез и накладывает на него некое черное вещество. Введя таким образом «волшебную вакцину», он спасает сына.

В Испании Туллий едва не лишается рассудка. Как истинный генерал, он превыше всего ставит воинскую честь. Но случайно обнаруживает, что в двух лагерях солдаты истязают пленных, получая удовольствие от пыток. Однако и старый Берингельд чувствует, что слабеет день ото дня. Силы его иссякают, но он знает способ, как поднять моральный дух сына и возродиться самому: самые тяжкие недуги можно излечить неким сильнодействующим средством.

Берингельд выбрал жертву, легко поддающуюся гипнозу. Это молодая девушка по имени Марианина. Туллий любит ее, но отцу невдомек о чувствах сына.

Берингельд заманивает Марианину в свое логово и усыпляет… Перед тем как потерять сознание, Марианина отчетливо понимает, что Столетний старец готовится извлечь из ее тела «сыворотку долголетия»: «Берингельд принес стеклянную трубку, один конец которой переходил в газовую горелку, а другой был отделан платиной. С осторожностью, присущей старости, он положил трубку на стол и присоединил к ней склянки, содержимое которых Марианина не могла рассмотреть, поскольку вещество, образовавшееся в процессе плавки нескольких металлов, заполнило все сосуды. Прозрачной оставалась только верхняя их часть… Старец взял золотую ступку и положил ее рядом с Марианиной».

Туллию, отправившемуся на поиски Марианины, удается ее спасти. Когда он вырывает жертву из рук своего отца, тот решительно оправдывает свои деяния. Он ничем не отличается от Господа Бога, который из года в год отыскивает выделяющихся из общего ряда людей, одного за другим их уничтожает, а затем из разрозненных частей создает целостную общность, наделенную знанием. Целостная общность науки или мудрости — исток существования, суть природы и венец творения.

«Какой славой покроет себя человек, который сумеет разгадать тайну жизненного принципа и, прибегнув к необходимым мерам предосторожности, сумеет наделить себя жизнью более продолжительной, чем жизнь самой вселенной. Но если какой-либо человек найдет этот эликсир жизни, неужели вы думаете, он об этом расскажет?.. Он будет использовать его лишь для своего блага, дав самому себе обет молчания. Он постарается избежать встреч с простыми смертными. Он будет бесстрастно взирать, как течет река их жизни, и не приложит никаких усилий, чтобы превратить ее в море».

Роман «Столетний старец» написан для тех, кого обуревают мрачные мысли. Но его можно также рассматривать и как аллегорию. Изобразив причудливые мутации вампира, Бальзак попытался дать представление о том духовном начале, которое сохраняется в каждом из нас после исчезновения телесной оболочки. Покинув одно тело, это начало непременно проникает в другое.

Бальзак читал эзотерические трактаты. Он верил, что такие феномены, как сновидения, сомнамбулизм, предчувствия, телепатия, указывают на то, что данный конкретный человек наделен духовной силой, которая в экстраординарных ситуациях может воздействовать на материю. Существуют медиумы, наделенные особыми способностями угадывать намерения окружающих. Существуют медиумы, которые, собрав свою волю, передвигают столы, проходят сквозь стены, пересекают континенты, преодолевают столетия, разрывают могилы и похищают секреты мертвецов.

Как гласит пословица: «Если бы молодость знала, если бы старость могла».

Берингельд — это молодой старик, который одновременно и знает, и может. Его ум обширен, как обширны человеческие познания, накопленные с тех пор, как вселенная стала вселенной. Он человек дела, оказывающийся в нужное время в нужном месте. Это единение знания и силы достигнуто пагубными средствами, ибо Столетний старец — порождение дьявола, ведь человечество, в кругу которого он вращается, представляет собой сущий ад. Если бы Столетний старец был Божьим созданием в обновленном мире, искупившим все свои грехи, он предстал бы перед нами в облике крылатой души или бабочки, разорвавшей последнюю нить, связывавшую ее с коконом.

Важно подчеркнуть, что этот «черный роман» проникнут поразительной надеждой. Жизнь Столетнего старца олицетворяет собой жизнь человечества в состоянии перевоплощения и метемпсихоза. Каждая из принесенных в жертву жизней обеспечивает продолжение развития неистребимой и нетленной жизни. Человечество постоянно умирает и вместе с тем эволюционирует.

В 1820 году в своих философских сочинениях Бальзак сам себе задавал вопрос, бессмертна ли душа. Нет, душа смертна, если речь идет об отдельной личности. Да, душа бессмертна, если каждая жизнь представляет собой лишь эпизод из жизни всего человечества. Смерть людей, принадлежащих к одному поколению, напоминает сон или зиму, которая дает природе возможность обновить себя и заново воскреснуть. Смерть затрагивает конечный этап жизни, то, что называется бренными останками. И напротив, при появлении человека на свет она отступает в далекое будущее. Новорожденный упрощает, очищает, концентрирует жизнь. Берингельд дорожит своим сыном. Он постоянно зовет его: «Сын мой… мой сын…» В присутствии сына он держит в руках нить жизни. Без Туллия старый Берингельд есть не что иное, как окаменевшая жизнь, иначе говоря, живая смерть.

«Столетний старец», этот роман об обновлении жизни или об ее «воскрешении», как говорил Лейбниц, труды которого Бальзак внимательно читал, вступает в полемику с «Фаустом». Фауст заключил сделку с дьяволом, чтобы омолодиться и похорошеть. Но в глубине души он по-прежнему остается разочарованным и уставшим от жизни человеком. Бальзак никогда не переставал считать Мефистофеля образом, вышедшим из моды. В «Модесте Миньоне» Мефисто принимает обличье кота. Поклонник Делакруа, Бальзак не любил «Фауста и Мефистофеля», поскольку Мефисто слишком походил на господина де Сент-Эстева, содержателя борделя на улице Сент-Барб.

Берингельд — не Фауст. Он также противостоит и другому бальзаковскому персонажу — Рафаэлю де Валантену из «Шагреневой кожи».

Как и большинство главных героев произведений Бальзака, Валантен знает, что испытывает слишком много желаний, чтобы суметь удовлетворить их в течение одной жизни. Тогда ему потребовалось бы научиться менять тело, как всадник меняет загнанных лошадей.

«Шагреневая кожа», опубликованная в 1831 году, — это книга, где фантастика искусно переплелась с реальностью. В ней нет ни вампиров, ни живительных сывороток.

В 1829 году умер отец Бальзака. Образ старого Берингельда соответствует тому образу, что сложился у Бальзака-ребенка о Бернаре-Франсуа: старомодно одетый, очень старый человек. Бернар-Франсуа был помешан на своем здоровье. Он в невероятных количествах поедал фрукты и все время пил различные настойки и растительные отвары. Он хотел прожить как можно дольше. Подобно Берингельду и антиквару из «Шагреневой кожи», Бернар-Франсуа как-то сказал сыну: «Желания нас сжигают, а возможности — изничтожают».

Должны ли мы отодвигать день смерти, влача скучное и никчемное существование? Или же, напротив, должны брать от жизни все, что она способна дать, как это сделали Байрон и Наполеон, тем самым прославив свое имя?

Запрет на продажу романа «Арденнский викарий» был прежде всего мерой устрашения. Полиция ополчилась на Полле, «самого опасного книготорговца столицы». Полле продавал или выдавал напрокат в своем читальном зале безобидные произведения. Но в то же самое время «снабжал своих знакомых книгами, в которых содержится призыв к мятежу».

Само собой разумеется, Бальзак, решивший извлечь из этого запрета выгоду, в предисловии к своему следующему роману «Аннетта и преступник» изобразил из себя мученика. Он цитировал строки приговора, вынесенного «судом конгрегации». В том приговоре «Арденнского викария» заклеймили, как «аморальное и антирелигиозное произведение».

Анна Мари Мейнингер доказала, что запрещение «Арденнского викария» было связано отнюдь не с политикой, а, скорее, с самим сюжетом романа, в котором мы погружаемся в мир, «обуреваемый страстями стареющих женщин, в мир, где молодые девушки становятся воплощением мечты о недосягаемой и запретной свежести». Если сам Бальзак не мог пережить ничего подобного, он соприкоснулся с этим миром. В 1822 году госпожа де Берни выразила желание, чтобы Бальзак стал членом семьи де Берни, женившись на ее дочери Эмманюэль. Эта непристойная ситуация, когда любовница превращается в тешу, так глубоко врезалась Бальзаку в память, что в «Человеческой комедии» он четыре раза ее воспроизвел. Но 23-летний Бальзак был уже убежден, что его привычки и нравственные устои лучше всего соответствуют образу жизни холостяка. Он привык работать в одиночестве. Сама мысль о большой семье, где все непрерывно говорят, была ему невыносима. К тому же Бальзак любил лишь воображаемых женщин. Ночью, когда полусонный он сидел у камина, языки пламени и струйки дыма, причудливо переплетаясь, являли ему образ доброй, богатой и влиятельной женщины, которая готова посвятить Бальзаку остаток своих дней и одарить его своей лаской и нежностью. В «Гобсеке» Бальзак назвал такие образы «женщинами из горящих головешек».