Гидобони были пьемонтскими сеньорами, с 1777 года связанными с семейством Висконти — миланскими герцогами. После череды смертей опека над детьми и управление имуществом оказались переданы в руки графа Жозефа Сормани-Андреани. Бальзак познакомился с этим богатым миланским помещиком в 1837 году, когда занимался продажей имущества графа Гидобони.

Почему Гидобони в 1821 году покинул Милан? Был ли он «карбонарием»? Все его друзья, и Жозеф Арсонати Висконти, и герцог Литта, и маркиз Адда, и Джованни Берше пользовались репутацией людей свободомыслящих, придерживавшихся антиавстрийских взглядов. В 1821 году начались политические процессы, и всем им пришлось эмигрировать.

Но в Париже граф Гидобони довольно быстро отошел от патриотических кругов. Свою ссылку он превратил в приятное путешествие и предпочел отдаться своим излюбленным занятиям: светской жизни, женщинам и музыке. Свое время он делил между Францией и Англией, особенно охотно наведываясь «на воды» в Бат, где собиралось не только английское, но и иностранное высшее общество.

Сара Лоувел также приехала в Бат. Ее молодость и красота покорили графа, который и сам был недурен собой и, как полагали вокруг, богат. Немедленно после свадьбы Гидобони, «счастливый, как осел», решил вместе с женой уехать из Англии. Сара, такая «молодая, любезная, красивая, воспитанная, милая», вскоре так всех очаровала, что окружающие дружно решили: «Гидобони ее не стоит» (Дж. Берше).

Гидобони, по натуре довольно скрытный, на некоторое время затаился, так что ни его родные, ни «парижские» итальянцы ничего о нем не знали. Когда в 1833 году он снова появился в свете, его нашли «постаревшим и подурневшим, но ни в малейшей степени не изменившимся в душе». Берше называл Гидобони итальянским словом «stivale», что означает «сапог», имея в виду ленивый эгоизм последнего. Вывести его из этого состояния могла лишь музыка, интерес к фармакопее да хорошенькие женщины. В то же самое время он с ревнивым любопытством сноба следил за поведением окружающих. Он знал, «сколько каждый из его знакомых тратит на обед и на жилище, сколько визитных карточек каждый из них раздал за минувший год…» Друзья-итальянцы не могли простить ему визитов к австрийскому посланнику, хотя и в Милан он вернуться не мог, опасаясь, как бы австрийское правительство, в глазах которого он продолжал оставаться бунтарем, не лишило его всей его собственности.

Бальзак познакомился с графиней Гидобони до отъезда в Вену, на приеме в австрийском посольстве. Л.-Ж. Арригон оставил нам такой, весьма льстивый портрет графини: «Высокого роста, с прекрасной розовой кожей и светло-пепельными волосами, она обладала плечами Юноны и была, пожалуй, чуть полновата, но эту легкую полноту скрадывала гибкая грация. У нее были глаза восточной принцессы и сладострастные губы. Воображение Бальзака сейчас же вспыхнуло ярким пламенем: незнакомка в самом деле отличалась красотой, ему же она показалась восхитительной. В ней угадывалась некая потаенная чувственность, нечто вызывающее, едва ли не распутное; когда она смеялась, то становилась похожа на белокурую вакханку».

В период с 1830 по 1835 год правительство Луи-Филиппа предприняло ряд акций, направленных на развитие торговли. Не забыли и о торговле книгами — «интересном», но «многострадальном» деле. «Казна выделила книготорговцам 1284 тысячи франков под залог книжной продукции на сумму 3700 тысяч франков» сроком на три года. В случае невозврата кредита книги предполагалось продать через сеть аукционов. Благодаря контракту с Бальзаком на 50 тысяч франков, подписанному в 1833 году, вдова Беше смогла добиться 100-тысячного государственного кредита. В октябре 1835 года госпоже Беше следовало вернуть кредит, и она потребовала, чтобы Бальзак возместил ей расходы, вызванные бесконечной правкой корректур. Впрочем, впоследствии ей пришлось простить ему этот долг, поскольку ее издательство уже не имело возможности опубликовать четвертый выпуск «Этюдов о нравах», который в феврале 1837 года появился в издательстве Верде. К 1835 году из всех «Этюдов» реально существовали лишь четыре десятка страниц «Утраченных иллюзий», написанные Бальзаком с 23 по 26 июня в Саше. «Старая дева», написанная в октябре 1836 года, печаталась в газете «Пресс» с 23 октября по 4 ноября.

Начиная с 1835 года отношения Бальзака с книготорговцами заметно осложнились, что вынудило его снова обратить свои взоры к периодике. Успех, достигнутый на этом поприще Жирарденом, казалось, давал и Бальзаку возможность смотреть в будущее с куда большей надеждой, чем в 1830 году.

С 1832 по 1839 год в свет вышел 52-томный «Словарь беседы и чтения» (в формате ин-октаво), составленный Уильямом Дьюкеттом, журналистом ирландского происхождения, родившимся в Париже в 1804 году. Бальзаку Дьюкетт предложил написать статью, посвященную Рабле. Бальзак отказался. «Эту работу невероятно легко сделать кое-как, но на то, чтобы сделать ее хорошо, у меня нет времени». Впрочем, он согласился написать небольшие статьи о шести французских королях, от Людовика XIII до Людовика XVIII.

1 мая 1834 года Дьюкетт и Кº организовали товарищество по изданию газеты «Кроник де Пари». 31 июля 1835 года предприятие выкупил Макс де Бетюн, компаньон Анри Плона по владению типографией на улице Вожирар, в доме 37. 24 декабря 1835 года Бетюн уступил восьмую часть собственности Уильяму Дьюкетту, а шесть восьмых — Бальзаку (стоимостью в сто сорок франков). Бетюн остался руководителем газеты, Бальзак же занялся финансами. По предварительным прикидкам, с января по июль 1836 года бюджет оценивался в 45 тысяч франков. В качестве компаньонов выступили книготорговец Верде, Сюрвиль и секретарь Бальзака молодой граф Гийом Белуа де Моранг, родившийся в Тулоне в 1812 году. Жалованья ни одному из компаньонов не полагалось.

Бальзак серьезно надеялся найти общий язык с Бюло, директором «Ревю де де монд» и вынашивал мечты о совместном создании «партии интеллигентов», в которой заправляли бы умные люди.

К сожалению, Бюло повел себя по отношению к Бальзаку крайне пренебрежительно и даже совершил акт «интеллектуального предательства», передав невыправленные гранки «Лилии в долине» издательскому дому Беллизара в Санкт-Петербурге (23 декабря 1835 года). Выходом из этой тупиковой ситуации стали два судебных разбирательства: вначале Бальзак против Бюло, а затем и Бюло против Бальзака, отказавшегося предоставить продолжение романа «Лилия в долине» Бюло, который намеревался опубликовать его не в «Ревю де де монд», а в «Ревю де Пари».

Бюло считал Бальзака слишком манерным писателем, чем-то вроде Скюдери. Если уж ему так хочется издавать некий журнал, пусть издает, но ведь он собирается переманить у него лучших авторов: Виктора Гюго, Гюстава Планша, Жорж Санд! Между ними вспыхнула настоящая «жакерия». «Через три месяца, — писал Бюло Жорж Санд, — Планш прибежит просить прощения, Бальзак наконец-то исполнит свою провиденциальную миссию, а Гюго сделает Жюльетте (Друэ) ребенка. Трепещите за меня».

Ребенок-таки родился, правда, не у Жюльетты Друэ, а у графини Гидобони-Висконти. Виктор Ламбинет считает, что маленький Лионел-Ришар, увидевший свет 29 мая, был «предположительно» сыном Бальзака.

Стремясь освободиться от диктатуры Бюло и засилья владельцев крупных периодических изданий, Бальзак принял решение избрать для себя иной, нежели Жирарден, способ действий. Он всегда ставил художественное творчество неизмеримо выше политической карьеры, не доверяя четким программам, смутным обещаниям и далеко идущим планам безнравственных политиканов. По мнению Бальзака, в политике ищут прибежища художники-неудачники и потерпевшие фиаско в личной жизни.

Ему стало известно, что на приеме у Луи-Филиппа Талейран упрекнул короля в его небрежении к великим людям. Король не может оставаться игрушкой в руках придворной клики; чтобы его могущество росло, он обязан думать о вечных ценностях.