Тем не менее они много путешествовали по Европе, в основном по Австрии, Швейцарии и Италии. В ранней юности Эвелина, в полном соответствии с требованиями европейского образования, вела дневник, в который заносила все свои впечатления.

Ржевуские благосклонно относились ко всему новому. У себя в замке они охотно принимали теософов и вели с ними долгие беседы о кометах, звездах, ангелах, конце света, то есть апокалипсисе, которому суждено стать началом нового мира.

Самым известным из всех «магов» был некто Пешиньский, наизусть цитировавший Парацельса и Альберта Великого. Еще в 1811 году Пешиньский прочел на небесах знамение о скором падении Наполеона и конце Царства Польского. С интересом внимали обитатели замка и другому теософу, Стржижевскому, этому польскому Сведенборгу, которому являлись Пресвятая Дева и ее Сын и по-свойски диктовали тексты молитв.

Воспитанная нянями, с их неисчерпаемым запасом волшебных сказок и песен, Эвелина с легкостью открывала сердце миру мистики.

В одном из первых своих писем к Бальзаку Ева намекнула о своей юношеской любви к кузену Фаддею Вылежинскому, который в «Фальшивой хозяйке» превратился в Фаддея Паза. «Я отдала свое сердце и душу, и я одинока».

Молодая девушка из аристократического семейства должна выйти замуж либо за аристократа еще более высокого полета, либо за очень богатого человека, собственным именем поднимая престиж его «дома».

Венцеслав Ганский, родившийся в 1778 году, был на 22 года старше Эвелины. Он полюбил в ней ребенка, она в нем — отца. Владения Ганских были огромны: 21 тысяча гектаров земель, три тысячи душ крепостных. Их состояние оценивалось в 10 миллионов рублей. Их усадьбу с парком в Верховне, украшенную коринфскими колоннами, Бальзак посетил в 1847 году: «Это Лувр, это греческий храм!»

Мягкие ковры, шкуры белых медведей перед огромными каминами, невероятных размеров зеркала эпохи Возрождения, в которых привыкаешь видеть собственное отражение, наконец три сотни безмолвных и вышколенных слуг, — в такой обстановке жила Эвелина.

Часы, не занятые приемом гостей, распоряжениями по дому или парку, большую часть года покрытому снегом, инеем и льдом, графиня Ганская посвящала чтению. В 1853 году Шарль Пипар написал картину «Читательница», на которой мы видим Эвелину, уже ставшую вдовой Бальзака, с книгой на коленях. Она читает, как читали во времена Абеляра, учась и комментируя прочитанное. Читать — значит давать пищу разуму, более того, читать — значит обращаться к Богу с просьбой указать нужное направление мысли, которое и должно руководить чтением. Эвелина не просто читала, она делала пометки. Выписывала отдельные фразы Гюго, Ламартина, Местра или блаженного Августина. Польских поэтов приходилось читать тайком. В 1829 году Адаму Мицкевичу, главе «школы Вильно», пришлось эмигрировать. Николай I запретил даже произносить это имя, не говоря уже о том, чтобы упоминать его в письмах.

Восстание подхорунжих польской армии, вспыхнувшее 29 ноября 1830 года, хотя и было заранее обречено, никого не оставило равнодушным. «Варшава — наша», — пишет Бальзак. В битве под Остроленкой восставшие потерпели сокрушительное поражение. Начались жестокие репрессии.

После революции единственным заметным событием в жизни обитателей Верховни стало знакомство в Женеве с Сигизмундом Красиньским и Жорж Санд. Эта женщина, прекрасно чувствовавшая себя в мире «разочарованных», безо всякой боязни писала романы, как если бы она была мужчиной. Жорж Санд, бросившую мужа, многие воспринимали как исчадие ада. Читая «Индиану», Эвелина погружалась в пучину супружеской измены. Бальзак в «Сценах частной жизни» тоже писал о несчастных женщинах. И в «Шагреневой коже», Эвелина чувствовала это, сквозила неподдельная боль. Ей захотелось вырвать Бальзака из его меланхолии. Неужели, отдав всю свою любовь этой дурной женщине, Федоре, полупарижанке-полурусской, пустой кокетке, не способной ответить чувством на самую жаркую страсть, он и сам разучился чувствовать?

Желая вернуть Бальзака на путь совершенства, Ева написала ему письмо. Бальзак должен не просто марать бумагу, он должен писать, постоянно внутренне оценивая себя. «Мне кажется, даже находясь за тысячу лье от вас, я живу вашей жизнью, чувствую себя вашим судией, вашей нравственностью, вашей совестью».

Уникальная, бесподобная читательница была готова на полное самоотречение, но не меньшей жертвы ждала она и от своего корреспондента. И для Бальзака началась иная жизнь — свободная от планов и расчетов, построенная на чистой любви и чуде ожидания.

По правде сказать, если бы эта любовь, о которой он мечтал и которую призывал едва ли не каждый день, беря в руки перо, сделалась вдруг явью, обратилась близким знакомством с Евой, он, наверное, почувствовал бы себя в замешательстве. Говорить о любви, о да! Но жить любовью? Нет! Человеку не дано постичь любовь. Идеал недостижим, он всегда остается где-то там, за горизонтом.

Идеальный образ этой любви чрезвычайно важен. Благодаря своей корреспондентке Бальзак не то чтобы ощутил себя любимым — он проникся чувством некоей чистоты, не замаранной обыденностью, и эта чистая любовь стала для него источником истинного счастья, потребовавшего от него отказа от бурных земных страстей.

1833 год выдался неспокойным. Бальзак прекратил сотрудничество с «Ревю де Пари» (в апреле 1834 года). «Эко де ля Жен Франс», начавший печатать «Герцогиню де Ланже», в мае прекратил публикацию, поскольку директор издательства не позволил Бальзаку внести необходимые, по его мнению, исправления в текст, уже запущенный в печатную машину.

Бальзак ждал выхода другого журнала, «Литературной Европы», который практиковал заключение эксклюзивных договоров. Бальзаку обещали платить по 125 франков за колонку. Первым бальзаковским текстом, появившимся на страницах журнала 19 июня 1833 года, стал «Ночной разговор, или История Наполеона, рассказанная в амбаре старым солдатом». Это повествование встретило живой интерес, и его немедленно «принялись перепечатывать в виде популярных брошюр» тиражами в 20 тысяч экземпляров и распространять под другими названиями через уличных торговцев.

1 мая «Литературная Европа» устроила торжественный вечер с концертом. Исполнялась «Фантастическая симфония» Берлиоза. Вечер был задуман как исключительно мужской, но зато приглашения удостоились самые-самые: «пэры Франции, депутаты, наиболее знаменитые деятели искусства». Основатель журнала Виктор Боэн, бывший владелец «Фигаро» и директор театра, вел себя как истинный денди и ухитрялся блеснуть даже собственной деревянной ногой. «Когда он, хромая, обходит столы и подливает гостям шампанского, то делает это с видом Вулкана, добровольно взявшего на себя роль виночерпия на пирушке богов» (Генрих Гейне).

В том же июле состоялось еще несколько праздников, а 10 августа 1833-го журнал был продан. Его место заняла новая «Литературная Европа», в которой в сентябре появилась первая часть «Евгении Гранде». «Я пока не могу обходиться без сотрудничества с журналами, потому что иначе пострадают мои обязательства. Но я в последний раз соглашаюсь работать на журнал за определенную плату, если только это не будет мой собственный».

Как мы уже видели, Бальзак еще в 1827 году вынашивал идею популяризации литературы, мечтая превратить ее в род периодики, иными словами, осуществить в области литературы то же, что осуществил Филипон в «Карикатюр», Жирарден в провинциальной «Газете полезных знаний» (сто тысяч подписчиков), Лотур-Мезерей в «Детском журнале», который начиная с 6 апреля 1833 года выходил каждый месяц. Напомним, что в 1827 году Бальзак планировал обеспечить «честных подписчиков двенадцатью романами ежегодно». К 1830 году этот проект получил дальнейшее развитие, и Общество всеобщей подписки, этот предшественник читательских клубов, за год распространил 86 ранее не издававшихся романов. В 1832 году было создано Общество приобщения к чтению. Его члены за сорок франков в год должны были получить по подписке восемь томов.