«Мою душу оживляет вечная истина, я чувствую ее; только вы можете понять и описать это биение чистой, священной любви; оно заставляет меня любить, чтобы жить, и жить, чтобы любить; оно дает мне силы с чистой и смиренной радостью озирать будущее, которое, я чувствую это, принесет счастье и радость тому, кто сумеет ухватить эту электрическую искру, эту вечную истину, объединяющую природную сущность, любовь и истину, чтобы помочь человеку осознать гармонию своего существования и сказать ему: „Вот что ты есть. Посмотри, чем ты должен быть!“

Не заигрывание с грядущей славой, не оглядка на гений стали смыслом этой переписки. Ими двигало родство душ». «Их высокие души слились воедино», как говорил Сен-Симон о госпоже Гюийон и Фенелоне.

14 апреля 1832 года, находясь под сильнейшим впечатлением от вспыхнувшей эпидемии холеры, Лора де Бальзак составила завещание:

«Все, что я оставляю после себя, после исполнения всех обязательств, выплаты всех долгов и удовлетворения всех претензий, должно быть разделено на четыре равные доли; одинаково любя всех своих дорогих детей, я никого из них не хочу ставить в привилегированное положение […]. Своему старшему сыну Оноре де Бальзаку я завещаю все книги по метафизике, которые после меня останутся, серебряный подсвечник, которым я пользовалась каждый день, и свой маленький серебряный кофейник».

Над книгами «по метафизике» Бальзаку предстоит немало потрудиться, вкладывая в эту работу страсть и почтительный интерес. В течение всего лета, гостя у госпожи де Маргонн в Саше, он писал «Луи Ламбера».

Для Лоры де Бальзак пребывание Оноре в Саше наполнилось тайным смыслом. Через госпожу де Маргонн она свела знакомство с кузеном Маргоннов, Луи-Франсуа де Толленаром. Этот торговец хлопком из Нанта, разоренный континентальной блокадой, два года провел в Бразилии. По возвращении в Нант он открыл курсы коммерческого права. В 1823 году, преподавая в лицее «Арморьен», познакомился с Эдуаром Рише — учеником Сведенборга, шведского мистика, которого с восхищением читали Кант, Гёте, а позже Стринберг и Робер Мюзиль.

Вполне вероятно, что Эдуар Рише послужил одним из многочисленных прототипов для создания образа Луи Ламбера. Он родился в 1792 году. Его отец, сражавшийся в армии Шаретта, погиб, когда ребенку исполнился год. Рише воспитывался в школе для офицерских сыновей, которая из-за принятых там частых телесных наказаний казалась ему «тюрьмой». В ту пору это был тихий и нервный юноша-лицеист, озабоченный тем, чтобы разглядеть в окружавшем его отвратительном мире некий тайный божественный замысел, без которого рухнула бы его мечта.

Лора де Бальзак повстречала Рише, жившего у г-на де Толлерана, в феврале или марте 1831 года. Рише учил, что постичь величие человека можно, размышляя над некоторыми скрытыми библейскими текстами, а также очерками Сведенборга; как следовало из этих текстов, все сущее в мире облекается в определенную форму согласно некоей модели. Прозревшего читателя прикосновение к этой истине погружает в глубины внутреннего мира, и он становится созерцателем.

Чтобы легче понять, что есть Созидание, в котором участвует человек, следует посмотреть, как ученый или художник совершает изобретение. Изобретатель паровой машины Джеймс Уатт (1765) ясно видел, чего он хочет добиться, даже еще не представляя, как именно будет решать эту задачу. Можно было сколь угодно долго соединять в единую систему пар, холодную воду, поршень, кривошипно-шатунный механизм и трубку, но пока в мозгу Уатта не вспыхнула искра озарения, этот набор предметов так и остался бы бесполезным.

То же самое происходит с художником, когда «дух движет материей». Холст, банки с краской, палитра, натура — все это лишь ингредиенты. Художник заранее видит, даже не осознавая этого, свое будущее произведение, которого еще нет. Вокруг жалких предметов, находящихся в мастерской, он выстраивает линии, краски, свет, придает им вещественный и духовный горизонт, и тогда рождается «Плот Медузы» Жерико или «Эдип» Энгра.

В живом мире, как и в искусстве, творит не природа, а «метафизический ток», предшествующий всему сущему. Есть отдельные привилегированные личности, которым дано предчувствовать этот ток, они вслушиваются в него и потом передают другим. Это и есть магнетизеры. Им дано видеть в Боге мир естественный и сверхъестественный, прошлое и будущее.

Животный магнетизм, в который страстно верила Лора де Бальзак, это и есть шестое чувство.

Еще до знакомства с учением де Толленара и Рише юная Лора Бальзак, как впрочем и все семейство Саламбье, жившее на улице Сен-Дени, слышала о Франце Антоне Месмере. До Революции обитатели квартала Центрального рынка имели привычку днем и ночью испрашивать совета у магнетизеров. «Ранним утром наступал час огородников, затем шли торговцы рыбой и дарами моря, ближе к полудню являлось дворянство и буржуа, иногда и вечером, после театра, собирались дружеские кружки вокруг лохани».

В эти лохани, куда больные должны были погружаться ради исцеления, Месмер наливал воду, вобравшую в себя «все земные и небесные добродетели», так что она превращалась в «вещество, свободное от всякой скверны». Вода Месмера называлась «сверхкритической», потому что обладала способностью уничтожать токсические шлаки, проникающие из окружающей среды; во времена Месмера она исцеляла от «органических шлаков».

Медицина магнетизма основана на существовании небесных тел, испускающих флюиды, которые проникают внутрь человеческого тела. Поэтому «немедленному излечению» поддаются болезни, связанные с нервами, и «медленному» — все остальные.

В практике Месмера магнетизм представал «медициной для всех». И если богачей он пользовал на «индивидуальных сеансах», то бедняки собирались вместе, окунали пальцы в лохань и держались за руки, чтобы флюиды свободно струились через всех.

Магнетизм с его надеждой на достижение «всеобщей гармонии» между людьми был взят на вооружение в масонских ложах.

Что касается мадам де Бальзак и ее мужа Бернара-Франсуа, то они видели в магнетизме совершенную форму религии, сумевшую подняться до таких высот, о которых сами верующие и не подозревали. «Вера начинается с истории [Библия], затем она становится моралью [Евангелие), достигает божественности [философия], и наконец обретает жизнь, даря нам плоды счастья [магнетизм]». Целой человеческой жизни мало, чтобы постичь откровения магнетизма: «Магнетизм объяснил мне одну из главных тайн нашей религии».

Если молитва для Лоры де Бальзак была «лаской Господней», то созерцание и магнетические пассы служили исцелению и спасению.

Оноре разделял воззрения матери. 14 апреля 1832 года он писал доктору Шапелену, прося его «подыскать какую-нибудь провидицу-лунатичку, чтобы с ее помощью победить причину бедствия», то есть эпидемию холеры. 16 сентября 1832 года Бальзак вновь обратился к Шапелену и к лунатичке, ибо лишь та могла вылечить его больную ногу: «Милая мамочка, посылаю тебе вместе с этим письмом два фланелевых лоскутка, которые я ношу на желудке и с которыми ты должна пойти к г-ну Шапелену. Вели ему узнать причину болезни, ее местонахождение, спроси про ногу, узнай про лечение, одним словом, пусть он объяснит самым подробным образом все, что происходит, и почему».

Откуда взялись лунатики? Если допустить, что действие флюидов проистекает скрыто, то становится понятным, почему движение жизни ярче всего проявляет себя в покойном, а еще лучше — спящем состоянии сознания. Именно лунатики, свободные от телесных пут, вступают с Творцом в неведомое сотрудничество. В их речах звучит «глас природы», утверждал ученик Месмера маркиз де Пьюсегюр. «Лунатики угадывают сущность вещей, свои собственные болезни и даже болезни других». Они становятся «передаточным звеном между индивидуумами, а иногда способны оказывать на окружающих видимое влияние».

Бальзаку, нередко изнурявшему себя и не позволявшему себе остановиться и передохнуть, «жизненная сила», исходящая от лунатика, казалась бесценной поддержкой!