В конце мая Бальзак выпал из своего тильбюри. Начало июня он встретил в постели, измученный травмой, диетой и «строжайшим запретом читать, писать и думать».

Выборы в Шиноне прошли без него. Избрания удостоился «кандидат от золотой середины» Жиро де л’Эн, получивший 260 голосов против 60, поданных за Жюля Ташро.

«Фигаро» в своем номере от 1 июня вдоволь поиздевалась над «сэром Бальзаком, сеньором Шинона, графом Азей-ле-Ридо». Бальзак был с головой погружен в работу, когда «к нему явился некто и принялся дубасить в двери дворца, вырывая его из блаженного состояния довольства. […]. Сэр Бальзак спустился с небес своего воображения и одновременно с чердака и крикнул: „Кто там? — Ваш избиратель из Шинона, — был ему ответ. — Мой избиратель! Добро пожаловать! Позвольте выразить вам мою живейшую радость…“»

19 июня та же «Фигаро» приписывала Бальзаку уже десять голосов, «десять голосов потеряно, десять голосов достались г-ну Бальзаку».

За революционными событиями 5 и 6 июня 1832 года выздоравливающий Бальзак наблюдал из окон дома своей сестры на бульваре Тампль.

Генерал Ламарк мечтал видеть Францию «посланницей славы и свободы», взявшей на себя миссию освобождения народов. 1 июня он умер от холеры. Оппозиция стремилась превратить его похороны в подобие погребальной церемонии Казимира Перье, главы правительства, который также умер во время эпидемии после своего официального визита в центральную больницу. 5 июня «бунтовщики всех национальностей» собрались на демонстрацию. Началом послужил момент, когда похоронная процессия добралась до Аустерлицкого моста. В течение двух дней восставшие хозяйничали в центре Парижа, от площади Виктуар до Бастилии и бульвара Тампль. Поздним вечером 6 июня «для наведения порядка» в дело вступили войска и национальные гвардейцы. Для «защиты порядка от яростного и упорного врага» в ход пустили и револьверы, и картечь. Полторы тысячи человек были арестованы, среди военных насчитывалось 500 раненых и 85 погибших, 43 человека из числа восставших были убиты и 291 ранен.

8 июня 1832 года Бальзак, напуганный революционной жестокостью, отправился в Саше. Ему казалось очевидным, что беспорядков не избежать. В деревне же ничто его не потревожит, да и эпидемия холеры туда вряд ли доберется.

Его принимала у себя госпожа де Маргон, помогавшая ему добрыми советами в период его избирательной кампании в Шиноне. Бальзаку непременно следует увидеться с герцогом де Майе и с герцогом Фитц-Джеймсом, которые смогут дать ему рекомендации. Герцог де Майе в годы правления Карла X управлял Компьенским замком, а герцог Эдуар де Фитц-Джеймс был адъютантом графа д’Артуа. Госпожа де Маргон многое знала, а об остальном догадывалась. Дело в том, что герцог де Майе был отцом, а герцог де Фитц-Джеймс — дядей маркизы де Кастри, той самой красавицы, что околдовала Бальзака своими письмами, которые вначале она отправляла неподписанными и лишь полгода спустя назвала ему свое имя.

Июнь и июль 1832 года Бальзак провел в Саше, устроившись наилучшим образом. «Рано или поздно литература, политика, журналистика, брак или крупное дело (связанное с книготорговлей, то есть с продажей книг по подписке) принесут мне состояние».

В Туре вокруг него толпились друзья юности. Бальзак прекрасно помнил барышень, которые «сучили ножками», то есть танцевали кадриль в 1823 году. В их числе были дочери архитектора Белланже, а также две сестры Ландрьер де Борд. Первая отличалась таким маленьким ростом, что «жениться на ней имело бы смысл лишь для того, чтобы сделать из нее булавку для сорочки». Вторая, Шарлотта, ставшая Каролиной, в 1825 году вышла замуж за Петера Дербрука. В июне 1831-го муж ее умер, оставив ей огромное состояние. Именно на нее обращал свои надежды Бальзак.

Эта женщина могла бы принести ему средства, достаточные для того, чтобы держать лошадей, платить Леклерку («груму»), рассчитаться с домовладельцем, выкупить кабриолет, за который он оставался должен тысячу сто франков, оплачивать «услуги краснодеревщика и прочую роскошь», придающую ему важный вид.

Из-за необходимости присутствовать на судебном процессе в Нанте госпожа Дербрук не смогла увидеться с Бальзаком, но тем не менее дело казалось «столь же возможным, сколь легко улаживаемым». Ей передали, что Бальзак влюблен в нее. Оноре же рассчитывал, что благодаря мадам Дербрук «все издатели будут у его ног».

Если Бальзак и строил планы относительно этого брака, то делал это в основном ради того, чтобы успокоить мать. Сам же он в это время находился под действием куда более «могущественных чар», достойных человека чести. Он грезил о маркизе де Кастри и еще одной далекой княгине.

В начале 1832 года Бальзак получил два письма. Первое, присланное из Одессы, было подписано «Иностранка». Это письмо стало началом романа Бальзака и госпожи Ганской, его заядлой почитательницы. Убежденная в том, что XIX век — это век глупости[30], она тем не менее благосклонно относилась к французским романам, особенно выделяя «Шагреневую кожу». Второе письмо от маркизы де Кастри Бальзак получил 28 февраля; впервые маркиза написала ему еще в сентябре 1831 года, но поначалу скрывала свое имя.

Генриетта де Кастри, урожденная де Майе де Ла Тур-Ландри, родилась 8 декабря 1796 года и была, таким образом, на три года старше Бальзака. Она рассталась со своим мужем маркизом де Кастри в 1822 году и поселилась с любовником, сыном австрийского канцлера Виктором де Меттернихом. В 1827 году у них родился сын Роже, барон Альденбургский, которому Бальзак посвятил свою «Пряху». Князь Меттерних скончался в 1829 году от туберкулеза. Маркиза де Кастри во время охоты упала с лошади и сломала позвоночник. Калекой она не стала, но здоровье потеряла и не могла больше предаваться чувственным радостям. Принимая у себя знатных вельмож и известных писателей, она тешила свое тщеславие и этим развлекалась. Все дружно считали ее красавицей, хотя находили, что она несколько поверхностна, а в глубине души и спесива.

Маркиза вовсе не была особенно богатой. Ее жизнь протекала либо в особняке на улице Гренель, либо в замке отца герцога де Майе близ Монлери, либо в замке Кевийон, принадлежащем ее дяде, герцогу Фитц-Джеймсу.

В лице маркизы де Кастри Бальзак готов был боготворить существо ангельской красоты, «чистую прелесть и возвышенные манеры». Но он опасался, что с ней у него ничего не выйдет. Внешне такая мягкая, на самом деле маркиза отличалась упрямством и ненавидела любые узы, «поскольку была слишком фривольна, слишком опытна и слишком занята собой». Она была не способна признать превосходство мужчины, в котором «величие ума сочетается с сердечным простодушием». Что ж, «хорошеньких женщин на свете куда больше, чем гениев».

В ожидании, пока появятся деньги, необходимые для поездки в Экс-Ле-Бен, где отдыхала маркиза де Кастри, Бальзак решил на несколько недель отправиться в Ангулем к Зульме Карро.

Он знал, что здесь для него приготовлена комната, но в то же время слегка опасался усердия Зульмы, которая непременно захочет составить ему компанию. Она усядется рядышком со своим вышиванием и будет ловить каждое его слово… Но… В карманах у Бальзака оставалось не более сотни франков, и потому выбора не было. Итак, в путь. 17 июля 1832 года он приехал в Ангулем.

27 июля пришла радостная весть. Жозефина Деланнуа (1783–1854), дочь банкира Даниэля Думерка, только что получила крупную сумму денег. Она готова была предоставить Бальзаку заем в десять тысяч франков. Эти деньги должны были пойти «на уплату долгов», но главным образом — на поездку к герцогине де Кастри, «прекрасной даме из Экса». Мадам Деланнуа советовала ему быть экономным, а кроме того «не показываться на людях с некоторыми особами, с которыми вы можете провести часок, если вам угодно, но ни в коем случае не должны заходить к ним домой. Кто, по-вашему, ведет себя подобным образом? Дюжина молодых простаков, растративших состояние и здоровье, которых ждет смерть на больничной койке после попытки пустить себе пулю в лоб. Бесславный конец!»