— Послушай…

Осмонд поднял брови и улыбнулся:

— Теперь и ты мне тыкаешь?

Чтобы скрыть свое явное смущение, которое окрасило ее щеки, Леопольдина принялась собирать со стола посуду.

— Я думаю, что мы уже можем говорить друг другу «ты»… Впрочем, я предпочитаю… Ладно, что касается планов, завтра посмотрю, что я смогу сделать. Сначала схожу в офис компании «Оливер», а потом со свежей головой займусь планами. А пока нам, быть может, хорошо бы немного поспать, ты так не думаешь?

Какое-то время они пребывали в смятении, ведь, в конце концов, они были двумя незнакомцами, оказавшимися в тесной парижской квартирке. Но если Питер и был смущен, он не показал этого. Леопольдина тоже старалась скрыть замешательство.

Он разрядил атмосферу, указав на диван:

— Я могу лечь здесь? Если это тебя не побеспокоит…

— Хорошо. Я принесу тебе одеяло…

Осмонд снова сел и откинулся на спинку дивана. Его снова охватили дурные предчувствия. Пожалуй, ему лучше не слишком часто показываться в своей гостинице. Плохие случайности так стремительно нарастают.

Именно это в полной мере доказал грядущий день.

Поиски полиции на этот раз увенчались успехом: останки уважаемого биолога Лоранс Эмбер, оскверненной после смерти, были найдены на следующее утро. С прискорбием следует добавить, что их обнаружили в месте, которое обычно называют «выгребной ямой»: огромный металлический куб пять на три метра, находящийся на лужайке «Мюзеума», на хозяйственном участке, приблизительно в трехстах метрах от галереи геологии и административных корпусов. Это, безусловно, самое зловещее место на территории «Мюзеума» использовалось натуралистами для подготовки костей животных к дальнейшей работе. Вместо того чтобы применить шлифовальные или какие-то химические материалы, предназначенные для разрушения мягких тканей (способы, могущие повредить деликатную структуру кости), зоологи доверяли эту работу легиону червей, которые справлялись буквально за несколько дней. И оставалось только собрать скелет и восстановить его в лаборатории, чтобы получить великолепный образец.

Несмотря на относительную изолированность и, как считалось, закрытость этого сооружения, зловонный запах навел полицейских на след. Один из них толкнул тяжелую стальную дверь и сразу увидел синий мешок для мусора, в котором лежали внутренние органы. У полицейского хватило духу бегло оглядеть их, прежде чем он выскочил оттуда и его обильно вырвало. Зная, что за последние недели ни одно животное не готовилось к изготовлению чучела, полиция без труда пришла к мысли о связи между смертью Лоранс Эмбер и обнаруженными останками.

Кроме чисто патологического аспекта содеянного, следователи вынуждены были признать, что убийца демонстрировал беспрецедентное в практике уголовной полиции презрение к человеческой жизни. Не было бы преувеличением сказать, что они имели дело с монстром.

Силы правопорядка попытались скрыть эту новую деталь от многочисленных специальных корреспондентов, которые теперь день и ночь сменяли друг друга на подступах к Национальному музею естественной истории. Но, как и опасались, новость облетела редакции уже через несколько минут после зловещей находки. Тринадцатичасовой выпуск телевизионных новостей собирались начать именно с этого неожиданного поворота в деле о музейном убийце.

Один в вестибюле Научного общества, Питер Осмонд рассматривал репродукцию картины Иеронима Босха «Сад наслаждений». Среди нагромождения изуродованных, четвертованных, обезглавленных и сжигаемых заживо тел некто синий, похожий на человека, но с птичьей головой, увенчанной горшком, с жадностью пожирал тело осужденного на муки. Это существо с застывшим сосредоточенным взглядом монстра совершало свое дело с полным отсутствием чувства вины. Осмонд вздрогнул, подумав, что болезненное вдохновение фламандского художника XV века нашло свое конкретное подтверждение пять веков спустя в самом чреве уважаемого парижского научного института.

— Профессор Осмонд? — Очаровательная девица в красном форменном платье с фирменным значком компании «Оливер» подошла к нему, изображая приветливую улыбку. — Вас нет в списке приглашенных, но это наверняка какая-то ошибка. Мы рады видеть вас на пресс-конференции. Пожалуйста, пойдемте со мной…

Американец пошел вслед за девицей. Вид у него был непрезентабельный: небритый, с взлохмаченными волосами, с лицом, явно выдающим, что ночь он провел неспокойную. В редкие минуты, когда Осмонд засыпал, его мучили кошмары, которые ни в чем не уступали картине Иеронима Босха. Он видел растерзанные тела, трупы, плавающие в воздухе среди сверкающих молний, темные черепа и кости, лежащие у стен, скелеты на виселицах… И он предпочел прогнать сон. Наверняка понимая, что события минувшего дня были не менее ужасны, чем эти кошмарные галлюцинации. Стараясь не шуметь, он вышел из квартиры Леопольдины, выпил две большие чашки кофе в бистро и со смертельной тоской в душе направился в Научное общество, как ему посоветовал отец Маньяни…

Как мог тише, он вошел в зал, где два дня назад проходил прием. Оратор, профессор Руайе, которого на пригласительных билетах представляли как выдающегося биолога из Страсбургского университета, уже начал пресс-конференцию перед жалкой кучкой журналистов и фотографов, сидящих за столиками с чашками кофе и круассанами. Со своим обычным любезным видом он рассказывал рассеянной аудитории о предмете ближайшего коллоквиума Общества, намеченного на начало октября. Однако некоторых репортеров явно интересовали скорее последние события в «Мюзеуме».

— Мы решили обсудить понятие «ход развития». Что скрывается под этим термином? Это одна из главных целей современной науки. До эпохи Возрождения человек довольствовался тем, что созерцал красоту природы, считая, что должен существовать какой-то внутренний, присущий ей порядок. Но с веками ему пришлось склониться к убеждению, что все не так гармонично и что этот порядок не столь очевиден, каким казался. И действительно, как объяснить эволюцию живого согласно одномерному процессу, в то время как она отмечена столькими катастрофами и кризисами? Как оправдать землетрясения, извержения вулканов или эпидемии чумы? Отметьте, что это в полной мере касается также как таких областей науки, как геология или биология, так и эволюции самих человеческих обществ. Как отыскать смысл в истории с Хиросимой или явлениями геноцида, которым отмечен двадцатый век? Как заново осмыслить священные войны или всевозможные религиозные гонения в широком понимании? Это не простой научный вопрос. Недостаточно полагаться на теорию неодарвинизма.

Один журналист, явно сбитый с толку высокомерным видом Руайе, поднял руку:

— Извините меня, но что вы подразумеваете под теорией неодарвинизма?

— Это очень просто, — ответил Руайе с доброй улыбкой. — Она заключается в утверждении, что редкие природные явления происходят лишь по воле случая и что они образуются, если в нескольких словах, до того, как изменятся в результате мутации, а она открывает путь новому формированию, которое само подвергается мутации, и так далее. Согласно этой теории, не существует никакой исторической последовательности в эволюции живого. Это вроде дерева, одни ветви которого перестают расти, а другие кажутся появившимися неожиданно, — сказал он, описав скрюченными пальцами причудливое и смущающее разветвление.

Уверенный, что его жестикуляция вполне понята аудиторией, он снова заговорил, но на этот раз глядя в глаза Питеру Осмонду, который расположился в третьем ряду: