— Не надо сидеть здесь, Леопольдина. Это неразумно, — тихо сказал он.

Она со смирением глубоко вздохнула.

— Норбер… Это ужасно… Все эти смерти… Кто станет следующим?

— Мужайся. Я убежден, что мы его схватим, поверь мне. И пойдем отсюда. Давай.

Он заставил ее встать. И тут заметил большой бумажный рулон, стоящий рядом.

— Это планы «Мюзеума», — объяснила Леопольдина. — По крайней мере самые старые, которые я смогла отыскать. Они датированы тысяча восемьсот восемьдесят девятым годом.

Питер Осмонд взял ее за плечи и с восхищением посмотрел на нее.

— Леопольдина… ты… как это говорят? Ты… восхитительна.

Они медленно прошли к эспланаде, где их поджидал Алекс. По дороге она рассказала ему о своем визите в «Оливер».

— Они делают вид, что не знают, кто такой на самом деле Тоби Паркер, но я убеждена, что они закрывают глаза на его деятельность.

— Я тоже. Готов держать пари, что Паркер хочет воспользоваться Научным обществом для пропаганды своих идей.

— А компания «Оливер», наверное, служит ему ширмой?

— Right. И хочу заверить тебя, что он нашел людей, которые будут говорить от его имени. — Питер взял руки Леопольдины в свои и ласково сказал ей: — А теперь ты вернешься домой и отдохнешь. Завтра ты мне потребуешься. А ты, Алекс, — обратился он к служителю, — не оставляй ее весь вечер. Идет?

Алекс согласно кивнул. Приосанившись, он оттолкнул фотографов, которые осаждали их со всех сторон, и повел Леопольдину к выходу на улицу Бюффон, где припарковал свой черный «седан».

— Нужно закрыть «Мюзеум»! — кричал комиссар Руссель. — Иначе нам никогда не поймать этого безумца! — Он шагал по кабинету Иоганна Кирхера. Руководители всех отделов были срочно вызваны и теперь внимали офицеру полиции. — Я не желаю идти на риск и получить еще одно убийство! Это, по-моему, ясно!

Иоганн Кирхер сделал успокаивающий жест.

— Я понимаю вас, комиссар. Но все же мой долг информировать вас о том, что открытие нашей выставки состоится завтра вечером. В садах и оранжереях предусмотрен большой прием. Не может быть и речи об отмене.

— Не говоря уже о том, что среди приглашенных много важных персон, — добавил Бертран Ле Геннек, отвечающий в «Мюзеуме» за внешние связи. — Ожидается посол Соединенных Штатов, а также члены королевской семьи из Саудовской Аравии и, главное, представители стран, которые предоставили экспонаты из своих коллекций.

Разъяренный комиссар Руссель повернулся к Кирхеру:

— Почему вы решили, что меня интересует ваша вечеринка? Я сейчас сказал вам, что главное лично для меня: напасть на след. Тот, кто совершил эти преступления, не упорхнул как птичка, черт возьми! Вы это можете понять, я полагаю? Следовательно, закрываем объект.

— Я согласен с комиссаром, — сказал Маршан, глава отдела науки о Земле. — В данных условиях расследование важнее всего.

— Это было бы ужасным проявлением слабости! — воскликнул Ильефф из отдела ботаники. — Нам надо продемонстрировать нашу волю и любой ценой продолжать свою деятельность! Этот безумец должен понять, что мы не сдадимся!

— Я согласен с Маршаном, — вмешался Марке, глава отдела зоологии. — Пока это дело не будет раскрыто, мы не сможем работать спокойно.

— Это трусость! — крикнул Ильефф.

— А вы, вы безответственный человек! — с негодованием ответил Марке. — Можно подумать, что вы покровительствуете убийце!

— Уж не дойдете ли вы до того, чтобы заявить, будто эти преступления совершил я?

— А почему нет? — вмешался Маршан, о неприязни которого к Ильеффу ходили легенды. — Нельзя исключить ни одну гипотезу!

— Я знаю, что вам недавно урезали финансирование, и это обязывает вас смотреть правде в лицо, но это не повод нести черт знает что! — явно нервничая, заявил Ильефф и поднялся, чтобы уйти.

В силу своего положения Иоганн Кирхер попытался утихомирить противников и жестом пригласил Ильеффа вернуться на свое место.

— Господа, давайте сохранять спокойствие. Я понимаю ваш гнев и ваше беспокойство, но мы не должны забывать, что эта выставка является важным вложением в доброе имя «Мюзеума». Необычайно ценные камни будут представлены публике. Отмена открытия станет губительным для образа нашей страны. Газеты не перестают печатать тревожные информации о событиях этих последних дней. Иностранная пресса даже срочно прислала своих специальных корреспондентов. Что будут говорить, если мы все отменим? Нам не останется ничего другого, кроме как отослать алмазы обратно их владельцам и поставить крест на престиже нашего института…

— Мало того, это нанесет огромный ущерб финансовому плану, — добавил Жан Кайо, глава Большой галереи эволюции, который после гибели Делма также исполнял обязанности директора ad interium.[61] Эта выставка — удачная приманка для посещения «Мюзеума».

— Никто не пойдет сюда после того, что здесь произошло в последние дни, это очевидно! — взорвался Маршан.

— Мы должны рискнуть, — ответил Кайо. — Готов держать пари, что после событий сегодняшнего вечера убийца не осмелится высунуть нос.

— Хотел бы я разделить ваш оптимизм, — вмешался комиссар Руссель. — Но, право, не вижу, что позволяет вам прийти к такому выводу. Разве только я поставлю своих людей за спиной каждого приглашенного…

— Вот что я вам предлагаю, — заговорил выждавший момент Кирхер. — Территория «Мюзеума» будет закрыта для посетителей. Персонал поступит в ваше распоряжение на все время расследования, сколько вы сочтете необходимым. Вечером гостей будут встречать между половиной седьмого и девятью часами, и исключительно в садах. Начиная с понедельника, если вы желаете, мы снова закроем все отделы «Мюзеума», кроме первого этажа галереи минералогии, где находится выставка. Доступ публики, естественно, будет регламентирован. Каждого посетителя проверят, а его вещи будут просмотрены охранниками. Я думаю, что так мы придем к общему мнению.

Дипломатический дар главного хранителя снова возымел успех. Комиссар Руссель задумался, такое решение вопроса он, вероятно, не исключал.

Все закивали с большим или меньшим энтузиазмом, ожидая решения комиссара. А он скрестил руки, в последний раз все взвесил и пожал плечами:

— Если префект даст добро… но если что-нибудь произойдет во время приема, я умываю руки.

Несмотря на драматический характер того, что происходило на этом военном совете, каждый немного расслабился, но все же не стал смотреть на соседа с меньшей злобностью.

Убийца делал свое дело последовательно в каждый из дней недели. И, если только это не было чистым суеверием, можно было надеяться, что он, возможно, с уважением отнесется к воскресному дню отдыха.

Питер Осмонд и отец Маньяни молча шли по набережной Монтебло. Они смотрели на группы туристов, которые останавливались, чтобы посмотреть на речные трамваи, плывшие по Сене и освещавшие фасады домов своими мощными прожекторами. Словно фантомы, скользили по стенам тени деревьев.

— Я предпочитаю не описывать вам эту сцену, — вполголоса нарушил молчание отец Маньяни. — Это выше человеческих сил. Это… нечто дьявольское.

Осмонд понял боль священника. Видел, что ему необходимо облегчить душу.

— Когда я вышел на путь, который указал мне Господь, я обрел свободу. Это произошло так, словно все возможности, которые приготовила для меня жизнь, мгновенно осуществились. Все дороги открылись предо мною… Но теперь я спрашиваю себя… — Отец Маньяни умолк и глубоко вздохнул. — Я спрашиваю себя, куда ведет меня этот путь.

Они прошли по мосту и направились в сторону острова Сите. Перед ними купались в огнях величественные башни собора Парижской Богоматери, вырисовываясь на светлом небе, словно две освещенные колонны.

— Сегодня я понимаю, что чувствовал Христос на кресте, когда воскликнул: «Eli, lama sabactani?» Именно это хочу сказать Ему я: «Отец, почему Ты покинул меня?»