Неожиданно американец замер между двумя пролетами лестницы.

— Вы следите за Тоби Паркером?

— Мы бдительно следим за ним уже много лет. Его связи с торговцами алмазами не касаются Ватикана, но его духовное влияние заботит нас гораздо больше…

По случайности слова отца Маньяни пали на благодатную почву, если можно так сказать: Питер Осмонд много раз по настоятельной просьбе американских ученых разоблачал этого телепроповедника. Благодаря средствам массовой информации он приобрел славу, все растущую известность, он пользовался своими огромными финансовыми ресурсами, проистекающими частью из его деятельности проповедника, но главным образом из торговли драгоценными камнями, чтобы строить храмы фундаменталистов[40] и поддерживать многочисленные псевдонаучные институты вроде Документального центра мироздания в Пасадене, который излагает самые фантастические тезисы о происхождении Вселенной или о возникновении жизни на Земле. Эти фанатичные христиане хотели принудить ученых принять дословно текст Книги Бытия: мир создан в шесть дней, и ни на один день больше! Настоящие сумасшедшие, готовые отправить экспедицию на вершину горы Арарат в Турцию, чтобы отыскать там остатки Ноева ковчега.

А отец Маньяни перешел на шепот. Осмонду казалось, что он в исповедальне.

— Нас проинформировали, что Тоби Паркер привез в «Мюзеум» на выставку несколько экземпляров из своей коллекции. То, что метеорит находится рядом, возможно, всего лишь совпадение, но мы предпочитаем ясность.

— Кто — мы? Астральные существа?

— Мы. Те, кто живет там, где Петр построил свою Церковь.

— Какое целомудрие… — усмехнулся Осмонд. — У вас, в Риме, конечно, есть чувство реальности. Вы знаете, что Паркер пользуется подобного рода случаями, чтобы потихоньку сбыть алмазы, которые он добывает на своих африканских рудниках…

— …совершенно верно, в содружестве с президентом Бубейа, диктатором и его другом. У Паркера свое весьма своеобразное понимание христианской благотворительности.

— Странный… тип.

— Прекрасное определение, Питер. Кто бы он ни был, его появление в Париже в высшей степени подозрительно.

Как настоящий американец, Питер Осмонд обладал неисчерпаемым оптимизмом.

— Не тревожьтесь… Метеорит в надежном месте. И в это здание все же не входят, как в гараж!

— Вы хотите сказать, как на мельницу?

— Yes. Я плохо помню «Дон Кихота».

Американец улыбнулся, представив себя рыцарем из Ламанчи, героем мечтательным и горячим, сопровождаемым пузатым оруженосцем Санчо Пансой. Ему, наверное, очень потребуется такое же радостное отношение к жизни, чтобы перенести то, что ему предстояло обнаружить.

Югетта Монтаньяк сняла противогаз и предупредила:

— Осторожно, Леопольдина. Поскольку вакуумная камера работает, лучше находиться в отдалении. Если произойдет утечка, вы рискуете отравиться.

Сердце Леопольдины снова забилось в нормальном ритме. Появление Югетты в противогазе напугало ее, и это свидетельствовало о том, что нервы у нее и правда шалят. Но теперь, когда она увидела меланхоличное лицо ассистентки, она, пожалуй, предпочла бы, чтобы та вернулась к своим неотложным делам и избавила ее от болтовни.

— Вот я очень благоразумно веду себя, — продолжала она. — Мой врач еще вчера сказал: «Югетта, с вашим здоровьем вы должны быть очень осторожны. Не забывайте принимать лекарства, это очень важно». Я его слушаю, ведь это мой личный врач. И во всяком случае, могу только поздравить себя с этим.

— Совершенно верно, Югетта, вы…

— Главное, хорошо познать себя. Потому что некоторые по-настоящему этого не могут. Возьмите хотя бы, к примеру, бедную мадам Эльбер. Я лично ее немного знала. Так вот, я никогда бы не подумала, что она сотворит над собой такое. Это ужасно, когда я думаю о ней…

— Да, конечно, но я…

Леопольдина искала, как ей улизнуть, но автоклав закрывал проход, образуя тупик. Она полностью оказалась в ловушке удушающей симпатии Югетты, обрюзгшая фигура которой загородила дверь.

— Я вам уже говорила, Леопольдина, в этих стенах происходит что-то странное… Когда видишь всех этих тварей в банках с формалином, все эти скелеты… Это, по сути дела, мертвецы… И это оказывает воздействие, сильное… Зло повсюду, я чувствую это, и господин кюре напрасно старался убедить меня не волноваться, я чувствую, что-то происходит…

Казалось, от ее жирного лица вдруг отхлынула кровь, и Югетта превратилась в призрак.

— Дела творятся ужасные, Леопольдина, поверьте мне. И это только начало. Но мы ничего не сможем поделать, злые силы превосходят нас. Вы слышите меня, Леопольдина?

— Да, я очень хорошо слышу, но…

— И когда разыграется новая драма, вы не сможете мне сказать, что я вас не предупредила… Нет, вы уже не сможете так сказать… — проговорила она, вперив в нее почти угрожающий взгляд.

Чувствуя, что теряет последние силы, Леопольдина воскликнула «Ой!», показав пальцем в пространство за спиной Югетты, та осторожно повернулась. Леопольдина воспользовалась этим, проскользнула к двери и попятилась в коридор.

— Спасибо за все, что вы мне рассказали, Югетта. Но теперь я должна вернуться к работе.

Югетта, кажется, пришла в себя.

— Это от чистого сердца, Леопольдина, — выдохнула она и обескуражено улыбнулась. — Я люблю делать людям добро, вы же прекрасно знаете.

Как бы успокаивая ее, Леопольдина махнула ей рукой и сбежала по лестнице. А Югетта Монтаньяк несколько секунд подумала, положила противогаз на место и пошла в сторону туалетных комнат.

Первым, что заметил Питер Осмонд, была бледная полоска света, которая струилась из приоткрытой двери. В недоумении он и отец Маньяни в едином порыве поспешили в лабораторию.

Чашки для культуры микробов были открыты и купались в ультрафиолетовом свете. Все пробы исчезли. В приступе дикой ярости Осмонд схватил какую-то колбу и в сердцах швырнул ее о стену. Стекло разлетелось на тысячу осколков.

Подавленный отец Маньяни стоял перед сейфом: пусто. Метеорит исчез.

— God damn! — завопил Осмонд и грубо выругался.

Он склонился над дверью: ни единого следа взлома. Осмонд выпрямился, с большим трудом сдерживая себя.

— Подумать только, я доверился вам… Ну и кретин же я!

— Питер, вы ошибаетесь. Я сам решительно потрясен…

— Избавьте меня от вашего… притворства! Почему вы опоздали на собрание?

— Я застрял в пробке…

— Естественно! И вы были уверены, что сделаете свое грязное дело спокойно, поскольку меня послали туда. Поздравляю, отец Маньяни! Ваши начальники будут гордиться вами!

— Это абсурд, я…

Осмонд усмехнулся. Ему было стыдно, что он позволил одурачить себя, словно какой-нибудь дебютант.

— Абсурд, of course…[41] То, что исчезли доказательства, которые сводят на нет вашу веру, — это абсурд? Можно подумать, что такое впервые! Я прекрасно знаю, что вы, служители Церкви, готовы на все, чтобы спасти своего Бога. Вы не сжигаете больше людей на кострах, но довольствуетесь тем, что мешаете им говорить правду.

Отец Маньяни, не дрогнув, запротестовал:

— Нет, Питер. Враг вам — не я! Не я и не моя Церковь!

— Но вы не будете отрицать, что все совпадает. Мы наконец получили доказательство, что библейские сказания о сотворении мира — всего лишь набор глупостей, и мы могли бы сказать Паркеру и его сподвижникам: «Вот теперь заткнитесь!» И — бац! — доказательство исчезло!

Отец Маньяни сел, на глазах его выступили слезы.

— Я так же потрясен, как и вы. Я к этой истории непричастен. И чувствую себя ужасно виноватым в том, что не смог хорошо исполнить свою миссию.

Осмонд посмотрел на отца Маньяни. Он выглядел искренним. Американец пнул ногой стул так, что тот отлетел на другой конец комнаты. Самое грандиозное открытие за последние сто лет исчезло у него под носом. Он должен был остерегаться, он должен был… должен был спать здесь, чтобы ни на секунду не выпускать метеорит из виду. «Мюзеум» — настоящий проходной двор. Все ходят здесь кому куда вздумается. Ах, если бы они были в Соединенных Штатах, все было бы иначе…