— Рискуя смешать в одну кучу астрофизику и изучение зодиака? Или биологию и восточные методы релаксации? — с иронией спросила Леопольдина.

Шеф по внешним связям начал явно проявлять признаки нервозности. Очевидно, эти вопросы были за пределами его компетенции.

— Как сказать… следует расширить свои горизонты… И потом, ни одна теория небесспорна, разве не так?

— И даже такие устойчивые теории, как дарвиновская теория эволюции?

Собеседник немного приободрился.

— В самом чреве научного сообщества уже свободно допускают, что теория Дарвина не объясняет всего. Мысль о естественной селекции не может считаться единственной в эволюции живого. Тем более что она вскормила опасные идеологии, такие как коммунизм и нацизм, например. В теориях Дарвина не хватает более нравственных и более человечных аспектов. Во всяком случае, они не соответствуют образу, который уже неразрывно связан с продукцией «Оливера». Мы со своей стороны поддерживаем стремление к необходимости свободы индивидуума. Это главное.

Леопольдина почувствовала, что пришло время пойти в наступление более открыто.

— А вы знаете, что среди акционеров «Оливера» фигурирует некий Тоби Паркер, при посредстве своего инвестиционного фонда «Истинные ценности»?

Шеф посмотрел на свою визитершу так, словно она вдруг заговорила на иностранном языке.

— Дело в том… что политика финансовых связей нашей компании не входит непосредственно в мою компетенцию…

— И что Тоби Паркер занимается некоторой деятельностью, весьма далекой от этических норм, такой как эксплуатация алмазных рудников, где рабочие вынуждены трудиться в унизительных условиях?

— Наука, к сожалению, требует денег. Это «нерв войны». Все источники финансирования — пожертвования.

— «Нерв войны», лучше не скажешь, — согласилась Леопольдина с наигранной непринужденностью. — А ведь Тоби Паркер охотно ведет свои дела с одним африканским диктатором, что, правда, нас не касается. В связи с этим я не сомневаюсь, что «Оливер» вовлечен в дело о дешевой вакцине, предназначенной для третьего мира?

На этот раз улыбка молодого человека была куда более кривая, словно он почувствовал боль в желудке. И он уже не делал широких жестов руками.

— По-видимому… Такого рода проект… в наших… проектах.

— И когда эта программа исследований должна завершиться?

— Э-э… по правде сказать… мы пока еще только разрабатываем ее…

Леопольдина выпрямилась в кресле и одарила его самой любезной улыбкой.

— Я счастлива отметить, что такая компания, как «Оливер», внедряет свои принципы в жизнь. Я думаю, что наш разговор станет большим подарком для моего расследования. Еще раз тысячу раз благодарю вас, что приняли меня так быстро.

Скрестив руки на столешнице своего ультрасовременного письменного стола, шеф по внешним связям тоже улыбался, но в его гримасе было что-то механическое и ужасно вынужденное.

Леопольдина быстро покинула офис такой добродетельной фармацевтической компании и поспешила к остановке автобуса № 89, который шел к «Мюзеуму». Она провела с этим динамичным молодым чиновником гораздо больше времени, чем предполагала, и не было и речи о том, что она легко поверит его пространным высказываниям и рыночной философии.

Автобус долго простоял в пробке, и Леопольдина уже бегом влетела в логово профессора Флорю. Тот наливал себе первую чашечку кофе. Всерьез озадаченный, он посмотрел на молодую женщину, которая, задыхаясь, вырисовывала руками нечто вроде прямоугольника.

— Итак, милая Леопольдина, вы освоили обезьяний язык? Очень интересная инициатива! Обучение глухонемых наукам действительно слабое место в «Мюзеуме».

Леопольдина махнула рукой и, немного отдышавшись, с трудом выговорила;

— Книга… Ньютона… забыла… здесь… не видели?

Немного ошарашенный этой бессвязной речью, профессор Флорю пригласил Леопольдину сесть и освободил стул, конечно же, заваленный бумагами и кляссерами.

— Отдохните минутку, Леопольдина. Вы выглядите утомленной… А знаете, я определил, как называется цветок, что был на шляпе королевы Англии! Не без труда мне далось это… Она может похвастаться тем, что заставила меня поработать, эта славная дама… Куда я подевал эту бумагу? — проворчал он. — Я же положил ее рядом… вместе с письмом того господина… Ну вот тут… А-а, вот она!

Леопольдина постепенно приходила в себя. Она смотрела теперь на море бумаг, которые лежали перед ее глазами, и думала, где сейчас может прятаться предмет ее вожделения. Она уже почти отступилась от своей затеи, когда старый профессор поднял знаменитый отчет о деятельности «Мюзеума» в 1979 году и вытащил листик, прикрепленный к письму канцелярской скрепкой. Леопольдина вытаращила глаза: под письмом лежал томик Ньютона! Она схватила его с радостным криком.

Профессор Флорю надел очки, оценив ее возглас как дань уважения его таланту ботаника.

— Спасибо, милая Леопольдина… Это Corrigiola litoralis, еще ее называют корригиолой песчаной, это вьющееся растение из семейства гвоздичных…

Леопольдина чмокнула профессора в щеку, и тот с улыбкой проворчал;

— Знаете, это не так уж и трудно было… По правде сказать, даже довольно просто… Достаточно было…

Но Леопольдина уже выскочила на лестницу.

Не без опасения она направилась к хранилищу редких книг, где Иоганн Кирхер назначил ей встречу. Его такое странное поведение наконец как-то объяснится. Она бросила взгляд на часы: 11 часов 12 минут. В общем, опоздание допустимое. Он это вполне заслужил…

Посмотрев на свое отражение в стекле, она убедилась, что костюм в порядке, макияж не пострадал, и твердой рукой постучала в дверь. Голос, его голос, пригласил ее войти. Кирхер сидел за широким письменным столом из темноствольной канадской березы, одетый, как всегда, безукоризненно. На спинке соседнего стула она увидела женский жакет.

— О, простите! Я вам помешала? — с тревогой в душе спросила она, демонстрируя полное равнодушие.

— Вовсе нет, — ответил хранитель с любезной улыбкой. — Мадам Жубер на несколько минут отлучилась.

Леопольдина подождала продолжения. Но Иоганн Кирхер все так же молча улыбался. Чувствуя себя все более и более неловко, Леопольдина начала разглядывать полки с книгами, под добротными переплетами которых, казалось, скрываются бесчисленные тайны. Пытаясь скрыть свое волнение, она хотела опереться на стол, и книжка Ньютона выскользнула из ее рук. Кирхер встал и осторожно поднял маленький томик, переплетенный в красный марокен.[60]

— «Collectiones ex Novo Lumine Chymico quae ed Praxin spectant — Collectionum explicationes», — продекламировал он. — Исаак Ньютон… Очень любопытная книга… и очень любопытная личность.

— В каком смысле?

— Так вот, вы, вероятно, знаете, что Ньютон, как и многие другие ученые его времени, интересовался самыми разными научными дисциплинами и не считал себя только физиком. Он был также астрономом и химиком. Но, что самое невероятное, эти науки были в его глазах второстепенные. Его настоящие поиски, которыми он больше всего гордился, были посвящены алхимии.

— Он искал философский камень? — с удивлением спросила Леопольдина.

— Ну, этого бы я не сказал: Ньютон знал, что он не в силах превратить свинец в золото. Но он думал, что материя обладает душой, и целью его исследований было поймать душу свинца, мышьяка или серы, чтобы разгадать тайну мироздания. Его открытия, касающиеся силы гравитации или притяжения тел, были ничто по сравнению с этой амбициозной целью: открыть душу свинца. Разве это не удивительно? — Иоганн Кирхер погрузился в раздумье, что делало его почти неотразимо обаятельным. — Я сказал бы даже: не печально? Душа свинца! Неужели один из величайших ученых в истории был вульгарным обманщиком? Вопрос возникает сам по себе. И эта книга, Леопольдина, — сказал он, постукивая по ней указательным пальцем, — эта редкая книга, не исключено, является доказательством того.