Югетта Монтаньяк не спеша направлялась к лифту и на несколько секунд остановилась, чтобы перевести дыхание. Она провела тревожную ночь. Кошмары, один другого мучительнее, буквально иссушили ее мозг. А ведь она, как и каждый вечер, приняла свои лекарства и помолилась. Но словно какой-то дьявол завладел ее снами. Ей чудилось, будто господин директор Мишель Делма высмеивал ее перед господами в напудренных париках и костюмах XVIII века. Он кричал ей: «Вас надо разбудить, Югетта, вас надо разбудить!» А она, Югетта, только этого и хотела — проснуться. Но как это бывает в кошмарах, ей приходилось ждать, когда все кончится. И в результате когда утром она открыла глаза, то была еще больше измотана, чем накануне.

Если бы Югетта только могла, то осталась бы в постели. Но ничего не поделаешь, надо идти на работу. Итак, чтобы немного прийти в себя, она вымыла голову, что ее окончательно пробудило. Но так как беда никогда не приходит одна, Югетта набрала полные уши воды. Пришлось оторвать клок туалетной бумаги, скатать его и вложить в слуховые проходы, в конце концов воды в ушах не осталось, она была уверена в этом.

В метро пассажиры странно поглядывали на нее. Наверное, потому, что виду нее был изможденный, это бросалось в глаза.

В лифте Югетта уже собиралась нажать на кнопку, как чей-то возглас заставил ее вздрогнуть;

— Добрый день, Югетта, как поживаете?

Мсье Кирхер, главный хранитель коллекций «Мюзеума», нес старые пропыленные папки для бумаг. Мсье Кирхер очень красивый мужчина. И очень вежливый. Она уже рассказала о нем своему психологу, и еще господину кюре, чтобы те поняли: на Земле еще сохранились вежливые мужчины.

— О, добрый день, мсье Кирхер, — ответила она с самой обаятельной улыбкой. — Простите, я не услышала, что вы подходите. Я сегодня утром вымыла голову, и, представьте себе, в ушах до сих пор вода, и я плохо слышу. Но через час станет легче. За это время, вы понимаете, вода впитается, потому что…

Иоганн Кирхер посмотрел на жгуты бумаги, торчащие из ее ушей, в растерянности кивнул и предпочел сразу оборвать ее.

— Я понимаю, Югетта. Скажите, вы знаете, где находятся гербарии Валуа? Вы понимаете, что я имею в виду? Те, что «Мюзеум» недавно купил…

Югетта надолго задумалась. Из-за всех этих лекарств она не очень быстро соображала.

— Гербарии Валуа… А-а, припоминаю… Вы сделали прекрасное приобретение, мсье Кирхер. Они, должно быть, очень старые. Наконец, я думаю, хотя и не уверена…

— Вы хорошо их протравили? — оборван ее Иоганн Кирхер, который знал склонность Югетты к пространным разглагольствованиям.

На лице бедной женщины отразилась явная растерянность. Казалось, она рылась во всех закоулках своей памяти, пытаясь найти ответ.

— Югетта, — строго сказал хранитель, который не хотел терять время, — быстро бегите, убедитесь в этом! Это очень важно! Нельзя допустить, чтобы какие-нибудь паразиты или грибки попортили наши коллекции!

Придя в ужас от этой мысли, Югетта с резвостью, на какую только была способна, повернулась и нажала на кнопку лифта. Но она все же успела услышать последнее предупреждение Кирхера;

— Будьте осторожны! Не забудьте надеть противогаз!

Югетта спустилась в полуподвал, надела рабочую спецовку и вошла в небольшую комнату, где высился огромный металлический куб автоклава. Она внимательно осмотрела пульт управления и увидела, что контрольная лампочка горит; автоклав был включен. Может быть, она уже провела дезинсекцию гербариев накануне вечером? Югетта попыталась припомнить, но тщетно. И правда, лекарства действуют так, что она иногда забывает, чем занималась пять минут назад. Если автоклав включен, значит, она все сделала и просто забыла его выключить.

Для большей надежности она пустила в ход цикл промывки. Послышался долгий свист, и автоклав загудел, как обычно; внутри вакуум уничтожал все виды паразитов. Югетта придвинула стул и села; нужно было подождать пятнадцать минут. Она пыталась думать о чем-нибудь, но на ум ничего не шло.

Наконец операция закончилась. Югетта выключила автоклав и открыла бронированную дверцу. Внутри, среди гербариев, она увидела… тело Мишеля Делма — с налитым кровью лицом, со свисающим изо рта языком, с вылезшими из орбит глазами, со струйками крови, вытекающими из ушей и носа.

Югетта Монтаньяк издала душераздирающий крик, который никто не услышал, потому что его приглушил противогаз. И так как это ничего не меняло в сложившейся ситуации, она сочла самым разумным упасть в обморок.

Расследование установило, что Мишель Делма был жив, когда Югетта Монтаньяк включила режим промывки вакуумом, и это стало для него смертельным. Услышала ли она стук, ведь Мишель Делма наверняка стучал в стенки автоклава? Вряд ли: они очень толстые. Но даже если это было бы возможно, нужно помнить, что уши Югетты Монтаньяк были заложены туалетной бумагой, и это сильно понизило ее слух. У директора «Мюзеума» не было ни малейшего шанса избежать этой ужасной смерти.

Питер Осмонд был потрясен. Тело его друга и учителя было упрятано в мешок для трупов. Профессор Флорю, опершись на палку, которая дрожала под его рукой, едва сдерживал слезы. Заслон из полицейских не позволял посторонним приблизиться к месту преступления. Подгоняемые профессиональным инстинктом и плечами фотографов прессы, несколько журналистов, среди которых был и Люсьен Мишар из «Паризьен», кружили рядом, словно стервятники. Только одному отцу Маньяни было разрешено войти в комнату, где стоял автоклав, чтобы прочесть молитву над телом покойного.

Леопольдина держалась рядом с американцем. Она находилась в зале Теодора Моно, когда двоим ученым сообщили по телефону о смерти директора «Мюзеума», и она решила не оставлять Питера Осмонда одного. Он, казалось, был на грани нервного срыва, измученный прошедшей ночью, которую провел в пустой лаборатории в раздумье, виня себя за утрату метеорита. Сраженный усталостью, он задремал, положив голову на стол, и проснулся только тогда, когда пришла ужасная новость. Скрючившись около стены, он смотрел в пустоту, но взгляд его был решителен, и он твердил вполголоса: «Я найду того, кто это сделал. Клянусь». Леопольдина положила руку ему на плечо.

Чуть поодаль Иоганн Кирхер поддерживал почти обезумевшую, снова на грани обморока, Югетту Монтаньяк. Обеспокоившись долгим отсутствием коллеги, он пошел искать ее и увидел страшную картину. И тотчас же вызвал полицию. Когда он уводил Югетту, его взгляд встретился со взглядом Леопольдины. Молодая женщина опустила глаза.

Комиссар Руссель, более властный, чем когда-либо, приехал лично, багровый от гнева и бессилия. Марчелло Маньяни подошел к Осмонду и протянул ему руку. Американец не принял ее и поднялся сам. Лейтенант Коммерсон с записной книжкой в руке внезапно набросился с вопросами на священника. Эта вереница несчастных случаев придавала молодому лейтенанту неожиданную власть.

— Скажите, святой отец, что вы делали в саду вчера вечером?

Отец Маньяни повернулся к офицеру и с пренебрежением смерил его взглядом.

— Я полагаю, если вы задаете мне этот вопрос, вы знаете ответ.

— Мы видели вас в кабинете директора около двадцати часов.

Отметим отличную работу полиции, от которой ничего не ускользает. Или почти ничего. Но у отца Маньяни не было ни малейшего желания поздравлять лейтенанта Коммерсона с его даром наблюдателя.

— У меня была назначена встреча. Я разговаривал с ним по телефону, но пока я шел через сад, он исчез. Я подождал около часа и ушел.

— Согласитесь, это странно.

— Это все, с чем я бы согласился. Но к его исчезновению я отношения не имею, если вы подразумеваете это.

— Я ничего не подразумеваю. Просто констатирую, что, вероятно, именно вы были последним, кто разговаривал с ним. Он показался вам встревоженным? Нервозным? Ему кто-то угрожал?

Священник в задумчивости приложил палец к губам.

— Нет, никто ему не угрожал. Но он казался очень озабоченным.