ДОРОГА НОМЕР ОДИН Как позвоночник — Сквозь весь Вьетнам Дорога номер один. Пылают деревни по сторонам. Обгон. Давай погудим. В опасную зону меня несет Среди мезозойских глыб Железный ульяновский вездеход, Который зовется джип. Сиденья и поручни горячи, Пыль солона на вкус. Как малые спутники, светлячки Берут параллельный курс. Не новая тема — выбор дорог, Но выбрать себе маршрут, По правде сказать, Не всегда я мог Такой, чтобы в меру крут. Дорога нас выбирает порой. Мечты о покое — в прах! И выясняется, что герой — Трус, победивший страх. И только себя не жалевший прав! И вмиг исчезает сон, Когда под колесами — Переправ Бамбуковый ксилофон. Товарищ жизнь И гражданка смерть, Мы вас в дыму разглядим. Испытан бомбами каждый метр Дороги номер один. Пути безопасней, должно быть, есть. (В огонь? Ищи дурака!) Но слишком долог будет объезд, А жизнь ведь так коротка. И кажется мне В смятении чувств, Что с юности До седин Я еду, шагаю, ползу и мчусь Дорогой номер один. 1967 УЛЕТАЮ ДОМОЙ Ночной аэродром Залам. В руках друзей цветы, винтовки. Печаль с тревогой пополам — Конец моей командировки. Теперь Китай перелетишь,— Тьфу-тьфу, не сглазить! — Будешь дома... Да вот и здесь сегодня тишь И не бомбят аэродрома. Опять мне в жизни повезло. Зачем же сердце дышит глухо? Допустим, было тяжело, Но завтра — хуже заваруха. А как же это без меня? А как же я без вас, в покое, Моя вьетнамская родня, В земле или воде — по пояс? Отлет! На паспорте — печать, Но время так неловко длится. Молчат привыкшие молчать Советские специалисты. Я вашим женам позвоню, Скажу, что живы и здоровы. А то, что десять раз на дню Тревога,— Ясно — им ни слова. Китаец к небу подрулил, И мы взлетаем в брюхе «ила». Он беззащитен и уныл, Как муха, влезшая в чернила. А на душе светлым-светло Ото всего пережитого: Там, в джунглях, вновь ко мне пришло Огнем пропитанное слово. Прощай, воюющий Вьетнам! Мой кислород — твои победы. Я напишу тебе. Ведь нам Вовек не оборвать беседы. 1967 ВИКТОРИЯ
Я стою в раскаленной толпе португальцев, Слышу голос оратора, жесткий, как жесть. Поднимаю рогатку раздвинутых пальцев, Повторяя за всеми торжественный жест. Вилкой вверх указательный палец и средний Образуют латинскую литеру V, И она вместе с красной гвоздикой победной Строит граждан в колонны, встает во главе. Так два пальца раздвинуты не для обета — Колокольный притих и рассеялся звон. Эта буква — Виктория. Это Победа! Революцию празднует Лиссабон. Демонстранты, шумны, веселы и ершисты, Митингуют опять от зари до зари. Я боюсь вашей радости! Как бы фашисты Не проникли в нее, чтоб взорвать изнутри. До последних пределов натянуты нервы. Враг свободы угрюмо за вами следит. Он близ Порто проводит морские маневры, Он, блокадой грозя, прекращает кредит. А у вас руки подняты, Пальцы разжаты. Так Виктория ваша не будет сильна. Вразнобой, кто куда, призывают плакаты, Буква V над толпой. Буква V на стенах. Этим жестом мир ваших друзей озабочен: Не подвел бы Виктории символ и знак. Вместо пальцев раздвинутых нужен Рабочий, Грозно поднятый над головою кулак! 1975 РАССКАЗ ЖОАКИНА Мой друг, седой товарищ Жоакин. (Мне кажется, все коммунисты седы...) Со слов его я записал, каким Был в Лиссабоне первый день Победы. Жестикулируя, он рассказал, Как майской вестью улица бурлила. Понятно, что диктатор Салазар Расстроен был падением Берлина, Но вынужден с улыбкою кривой Дозволить этой неразумной черни Проститься со второю мировой Войною На проспектах в час вечерний. Сквозь электрический горячий мрак Несли прилежно агенты охраны Надменных Штатов многозвездный флаг, Владычицы морей усатый флаг И сине-бело-красный флаг Марианны. Сейчас их пронесут перед дворцом... Но мы-то понимали, Мы-то знали, Кто стал Победы истинным творцом, Какое над Берлином реет знамя. И я тогда пристроился легко К трем агентам, улыбкой сбитым с толку, И поднял к небу голое древко — Ни кумача, ни бархата, ни шелка — Три флага И один пустой флагшток, Как будто знамя искромсали пули, Как будто в каждый красный лоскуток Свою надежду люди завернули. Я знаменосцем чувствовал себя, На верность присягал живым и павшим. А на древке, Невидимый, Сиял Тот флаг, что на рейхстаг взносили ваши! А после — новых десять лет тюрьмы, А после — новых двадцать лет подполья. А все ж тогда соединили мы Победу вашу со своею болью! Седые португальские глаза И черные от кандалов запястья. — С того момента,— Жоакин сказал,— На тридцать лет я мужеством запасся. 1975 |
