РАССКАЗ ЛЕТЧИКА Как летчик, я поклонник скоростей! Люблю по небу пулей просвистеть. Медлительной езды не выношу, Но странный случай в памяти ношу И говорю: достойны похвалы Ленивые полтавские волы. Я в первой схватке был зениткой сбит. Пожалуй, «ястребок» не долетит, Хотя до фронта километров пять, А там аэродром — рукой подать. Я сбил огонь, бежавший по крылу, Но сесть пришлось во вражеском тылу. Я сел в долине между двух дубрав И вывалился, куртку разодрав. Взвожу на всякий случай пистолет, Но никого вокруг как будто пет. Зенитки где-то хлопают левей, А здесь поет и свищет соловей. И я решаю: самолет сожгу, Чтоб только не достался он врагу... А совесть возражает: пожалей Честь летчика и миллион рублей. Нет! Вот сейчас услышу лай собак — Затворы в речку, спичку в бензобак. Саднит плечо, на лбу холодный пот. А соловей поет, поет, поет. Вдруг слышу скучный мирный скрип колес: Лесной дорогой выезжает воз. Фронт и волы! Представьте вы себе! Их дядька понукает — цоб-цобе. — Где немцы? — спрашиваю у дядька, А он: — Мы их не бачили пока. Тебе, наверное, видней с небес, Куда в пределы наши враг залез. — Далеко ль едешь? — Сам не видишь? В гай... — Волов из колымаги выпрягай! Волы потянут самолет домой! — А дядька причитает: — Бог ты мой! — Мой «ястребок» поехал, как арба. Плывут четыре рога, два горба. Гей! Цоб-цобе! Под носом у врага Медлительно качаются рога. В такой упряжке бедный «ястребок» Условный фронт, хромая, пересек. История закончилась добром — Вернулся я на свой аэродром. Всего хлебнул я в летчицкой судьбе. Но надо ж вот такое. Цоб-цобе... РАССКАЗ ИНЖЕНЕРА В Детройте приставили мне переводчика, Хотя понимаю и сам по-английски. Умильно хвалил он кубанскую водочку, Ругаясь, из фляги потягивал виски, И все вспоминал ставропольские ерики, И вдруг замолкал, озираясь сурово. О том, как он стал гражданином Америки, Его я не спрашивал, честное слово. Зачем ворошить эти залежи душные? В расспросах и смысла теперь уже нету. Дай бог, если только одно малодушие Его занесло на иную планету. Полнейший порядок у этого мистера — Предел благоденствия — домик с бассейном. Чего я киплю, конструируя мысленно, Какою неправдой обрел он спасенье? Меня раздражает его мельтешение, Но знаю, что слушаться нервов не нужно. Мы оба при галстуках. Вот приглашение — Нас просят пожаловать в Общество дружбы. Как я говорил, переводчик не нужен мне, Я сам кое-как управляюсь с беседой. И мой прикрепленный остался за ужином В радушном кругу седовласых соседей. И слышу — к нему обращаются с тостами: «За вашу страну! За московские звезды! Так счастливы видеть советского гостя мы». Он должен в свой адрес принять эти тосты. Здесь, в Обществе дружбы, не знают, Что продана Была по дешевке душа его дважды. Пусть сам разбирается, где его родина, Пусть глотка его пересохнет от жажды. Лицо переводчика — красными пятнами. Он дорого дал бы, чтоб я не заметил. История грустная, в общем понятная В разорванном мире, в двадцатом столетье. РАССКАЗ ПАРТИЗАНКИ
В непокорной стороне лесной, В чащах между Гомелем и Речицей, Партизанской я была связной — Зря потом писали, что разведчицей. Сами знаете, в шестнадцать лет В жизни все легко — какие тяготы? Чтоб карателям запутать след, Делай вид, что собираешь ягоды. Часто мины доверяли мне: Я ходила с ивовой корзиною, Дремлет гибель на плетеном дне, Поверху засыпана малиною. Уж не помню — в полдень, поутру ль — По опушке я прошла над бездною: Там остановил меня патруль — Угости малиною, любезная. Было трое их. Один, малой, Ягоду горстями в рот заталкивал. Вот уже остался тонкий слой Сверху мины той противотанковой, Что взорвать мне, видно, не суметь — Я делам саперным не обучена. Очень легкая была бы смерть — Лучше так, чем быть в тюрьме замученной. Я сказала — мне пора домой — И пошла, неся корзину тяжкую, В чащу, в лес тропинкою прямой, Вслед глаза — как дула под фуражкою, Запахом малины дышит зной. Губы пересохли. Сердце мечется. В партизанах я была связной, Зря потом писали, что разведчицей. ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО БЕРЕСТА Лавров не надо — сгодится и вереск. Впрочем, и жесть неплоха на венки. Я, лейтенант по фамилии Берест, Смерти случайной своей вопреки Выйду к товарищам на перекличку, Как победитель десятка смертей. Мимо Сельмаша летит электричка... Дети на рельсах... Спасайте детей! Знает начальство ростовский мой норов. В жизни однажды штурмуют рейхстаг. Вспомнит Кантария, скажет Егоров, Кто их водил устанавливать флаг. Это вранье, что я жил непутево После войны из-за мелких обид. Не был тщеславен я, честное слово... Дети на рельсах, А гибель трубит! Лавров не надо. Пришлось мне изведать Горькие годы, тоску и позор. Но непорочное Знамя Победы Нес я тогда и несу до сих пор. Под выходной, вдоль дороги железной, Трезвый шагаю домой из гостей. Про осторожность твердить бесполезно. Дети на рельсах... Спасайте детей! Вот просигналить бы предупрежденье! В руки бы мне кумачовый лоскут! Но на принятие трезвых решений Мне никогда не хватало секунд. Может, на рельсах игравшие дети, Двое, потом, после игр и затей, Будут взбираться на крышу столетья С флагом Победы... Спасайте детей! |
