Ужель вы забыли, ребята,
О нашей начальной поре?
Олег со своим аппаратом
Носился у нас во дворе.
Он мучил чумазых девчонок,
На ящики их посадив,
Настраивал с видом ученым
Таинственный объектив,
Приказывал не шевелиться,
Покуда не щелкнет затвор.
Я помню застывшие лица,
В стекле перевернутый двор.
Потом он для маленькой Лиды,
Подруги той ранней поры,
Снимал знаменитые виды
Столицы с Поклонной горы.
Всю ночь он возился в чулане,
Купая пластинки в ведре,
Дремало багровое пламя
В мудреном его фонаре.
Но сколько мы после ни ждали
Обещанных снимков — увы,
Ни карточек не увидали,
Ни видов весенней Москвы.
Как магния синяя вспышка,
И детство и юность — момент.
Вчерашний соседский мальчишка —
«Наш собственный корреспондент».
Мы встретились на Метрострое.
Он пробыл на шахте три дня.
Заснял он всех местных героев,
Потом, по знакомству, меня.
В Сибири мы встретились снова
И где-то под Курском — опять.
Товарищи, честное слово,
Он всюду умел поспевать.
Он Чкалова снял при отлете
В кабине. Смотрите, каков!
Он был на Хасане — в пехоте,
Под Выборгом — у моряков.
Как юноша — снимок любимой,
Страны многоликой портрет
Лелеял наш друг одержимый,
«Наш собственный корреспондент».
Где только мы с ним не встречались
Во время войны! Налегке,
Нигде, никогда не печалясь,
Он шел с аппаратом в руке.
Он был в ленинградской блокаде,
Он падал на ладожский снег.
Потом в партизанском отряде
Под Брянском возник мой Олег.
При каждой негаданной встрече
Он щелкал в лицо мне — в упор!
(Однако я в скобках замечу,
Что карточек нет до сих пор.)
Разболтанным стареньким «ФЭДом»
Он снять на рейхстаге успел
Багровое Знамя Победы
И тотчас в Москву улетел.
Мой старый, мой добрый знакомый,
Весь век свой ты будешь таким!
Мальчишеской страстью ведомый,
Где нынче ты с «ФЭДом» своим?
Теперь ты солидный мужчина —
Исполнилось тридцать лет!
Позволь мне в твою годовщину
Тебе подарить твой портрет.
