<1904>
ДЕЛИКАТНЫЕ МЫСЛИ*
<I>
Если бы Марфа Посадница была жива, она бы, пожалуй, не записалась в конституционно-демократическую партию…
* * *
«Правительственный вестник» завел свое собственное «Русское государство» — и дело! Ибо подлинное русское государство давно уже в «Правительственный вестник» колбасу заворачивает.
* * *
В древности человеческая злоба и темнота заключила Апостолов Петра и Павла в тюрьму. Ныне она воздвигла Петропавловские крепости.
<II>
Плюй, дурак, в колодец — придет час, когда тебя утопят в нем.
* * *
Что такое министерская добродетель? — Сие необъяснимо, ибо никто никогда таковой не видал.
* * *
Когда увидишь штаны с лампасами, не пугайся красного цвета — в данном случае он вполне благонадежен.
* * *
Не верь городовому: городовой врет по долгу службы.
* * *
Запретить людям дышать — нелепо, но привлекать их потом к ответственности по статье 9999 за то, что они все-таки дышат, еще более нелепо.
* * *
«И возвратятся псы на блевотину свою». Увы, это оправдалось после 17-го октября…
* * *
Нынче все навыворот — раньше Ломоносов из Архангельска шел в университет, а теперь Ломоносовых из университета отправляют в Архангельск.
* * *
Балансируй, безносая министерская мудрость, — все равно упадешь!
* * *
Официальные сообщения — это те лохмотья, которыми тщетно пытаются прикрыть прокаженное тело.
* * *
«Человек происходит от обезьяны» — так учил Дарвин… Он не предвидел Победоносцева, иначе ему пришлось бы доказывать, что бывают случаи, когда и обезьяна от человека происходит.
* * *
Иногда достаточно убить человека, чтобы не быть им убитым.
* * *
Полевой суд, пулевой суд — а суда все не видно!
* * *
Реакция отрыжке подобна.
<III>
Трое спорили:
— Дважды два — пять.
— Нет, семь!
— По-моему, восемь…
«А не четыре?» — спросил робкий голос.
Тогда все трое с негодованием закричали: «Это старо!»
* * *
«Не делай ничего, что глупо и ненужно», — пишет Рукавишников в конце своей четвертой книги!!!
* * *
Как можно добиться свободы печати в несвободной стране с наименьшей затратой энергии? Издавая газету, печатай в заголовке жирным шрифтом: «Свободные мысли».
* * *
«Союз русского народа»… Бедный русский народ! Это так же звучит, как «Союз детоубийц и растлителей имени Всеволода Гаршина».
* * *
«Дадим свободу инстинктам!» — вскричала девица, прочитав «Санина». «Осмелюсь по этому случаю взять вас за подбородок?» — спросил наивный собеседник. «Но вы с ума сошли!»
* * *
«Выше лба уши не растут» — ослы каждый день доказывают противное.
<1906–1908>
КАРТИНА*
На горизонте багровые облака в форме тощих коров, пожирающих тучных.
В центре столб, смазанный декадентским салом. Наверху сидит Слава, с лицом проститутки в венке из бумажных маков. Щелкает семечки.
Брюсов почти у перекладины, на которой давно отдыхающий Бальмонт говорит богине на ухо глупости.
Та краснеет и отворачивается: «Отстань, постылый!»
Под Брюсовым — Белый. Весь в мыле, глаза выкатились, пиджак треснул. Скользит, но лезет.
Еще ниже Блок. Беспомощно ерзает и старается схватить Белого за ноги. Тот дает свечку, и Блок съезжает по столбу вниз, где опять начинает свою Сизифову работу.
Все они начинаются на «Б». «Будущее» тоже начинается на «Б» — несомненно оно принадлежит им…
Вокруг столба сидят Кузмины, Рукавишниковы и пр. Высунули языки, смотрят вверх и завидуют.
В стороне Городецкий кушает траву, ловит мух и рассматривает, какого они пола. Остальное его не касается.
Вячеслав Иванов с трепетом следит за Брюсовым и шепчет: «Ну, ну, Валерий! Немного осталось».
На что Сологуб меланхолически замечает: «Слава дым… А в котором у меня ухе звенит?»
На заднем плане два начинающих играют в рифму:
— Ноздря.
— Зря. Фря.
— Сам ты фря! Ты настоящее скажи.
— Внедря… Хаос в себя внедря.
Первый удивлен и долго не может прийти в себя.
В это мгновение столб не выдерживает, раскачивается и наконец рушится. Общий крик. Подымается облако пыли, в котором все исчезает. На горизонте Слава уносит на Олимп маленький кусочек Бальмонта.
Облака расплываются.
<1908>
«ВЕЧЕР ЮМОРА»*
(НА СЪЕЗДЕ У ИСТИННО-РУССКИХ)
Зашел к знакомому на огонек. Знакомый не весел: ходит — голову повесил.
— Пойдем куда-нибудь? — спрашиваю.
— На кладбище?
— Зачем на кладбище… Сегодня какое число?
— Одиннадцатое, понедельник.
— Вот и отлично — сегодня как раз вечер юмора. — Называю участников. — Поедем, а?
Сели в сани. Ветер, мороз. Чертовски далеко… Внутренности застыли, усы набрякли, в голове пессимизм.
Подъезжаем. Какая-то личность у подъезда любезно предупреждает: «Сейчас только началось». Благодарим. Тут же желтая фуражка тычет почему-то в нос «Русское знамя».
— Номер со списками, пожалуйте.
Разделись и подходим к столу. Женская фигура у билетов напоминает варшавскую детоубийцу из музея восковых фигур. Но ведь мы не для нее приехали…
С билетами, однако, выходит заминка. Знакомый начинает тревожно нюхать воздух. Подходит студент-распорядитель, на груди пестрый бантик, и…
В это мгновенье кто-то вышел из залы и широко распахнул дверь. Жадно вонзаю глаза и вижу… не хрупкую фигуру Куприна, не ажурную Тэффи, а… огромного, упитанного мо-на-ха, перегнувшегося через кафедру и помахивающего руками. А над ним флаги, флаги, флаги…
Я успел только сказать: «Ах!» Знакомый мой ничего не сказал и сразу стал серьезный-серьезный.
Студент склоняет кислое личико набок (бородка — редькой, глаза-гляделки табачного цвета): «Нужен членский билет. В крайнем случае рекомендация…»
— Вы какого отдела?
— Мы, собственно, провинциалы. Знатные иностранцы.
— Нельзя-с.
— Помилуйте, вам же лучше — все больше народу.
— И деньги заплатим, — убеждает знакомый так участливо и тепло, точно он от рождения служил в Союзе. Но какой лицемер! А я еще считал его искренним человеком. Студент достойно отвечает: «Не нуждаемся!»
Смешно до истерики — глаза разбегаются, лицо дергает, вот-вот прысну — и пропал. Помилуйте, первый раз в жизни увидел живых черносотенников! Однако удержался.
Подходит еще студент с крещено-еврейской физиономией и штатский. Штатский неважный — такие в Народном доме зубами столы подымают.
Штатский строг: «Черт вас знает, какие вы люди. Репортеры тоже шляются, потом пишут — краски сгущают».
Знакомый уверяет, что мы ничего сгущать не будем. Помогаю и я…: «Послушайте, у меня один родственник есть. Мерзавец отчаянный».
— Так что же?
— Я думал, вместо рекомендации…
— А может, вы врете…
Крещеный еврей под моим наивным взглядом отводит глаза. Конфузится, верно. Посмотрел на брошюрки: «Правда о кадетах», «Ешь жидов», «Кишиневский погром». Н-да…
