Шум взвизгивает. Всё сильнее. Нельзя ничего разобрать. Предметы окружают Лирика. Башенные часы сорвались с места, и стрелки крутятся по воздуху. С полного хода срывается мотор и врывается в небо. Один дом обрушивается на Лирика, и он стоит среди груды обломков, размахивая дымовою трубой. Мотоциклы кашляют без перерыва. Крики, вопли. Суетится Армия Спасения. Над всем хаосом щупальцами тянутся красные огни кинемо. И грозно трубою басит Лирик.
Машина пронизала каждую секунду отточенным визгом,
Машина заструит мои брыкающие слова по телефону.
В телеграфном стуке всем наглым и близким
Я кидаю пощечину колоссального звона,
Я не настолько слаб, чтоб стать вашим божком,
Спокойным идолом на стуле,
Я дни струбливаю моим рожком,
А мои ляжки омылись в стогрудом гуле.
Через Атлантический изгибными мостами мои руки
Тяну, я всю рыдальческую землю обниму.
Из II-го этажа
Это мы уже слыхали, это старые штуки,
Он бьется в камере слов, как попавший в тюрьму.
Лирик
Я пришпорю быстроту и, в тьме суматохи,
Перепугаю все имена, страну на страну наложу,
Ваши вопли, жалобы, вздохи
На земную ось нанижу,
Если я сел на сегодня, как на гоночную машину,
Если сквозь резину
Моих слов рвется на свободу,
Как воздух сквозь моторную шину,
Всё — вскрики и вспенье верфей и заводов,
Животов вокзалов, локомотивов, подобно приват-доценту,
В беге потерявших дымовых волос взбитые букли,
Ревущих пароходов,
Рявкающих моментов,
Небоскребов, у которых, как нарывы, балконы набухли…
Девочка
Как он много говорит… Он хорошенький.
Лирик
И если вы не понимаете ровнешенько
Ничего,
Так это потому, что, побивая рекорды,
Обогнали в состязания ноги мозга моего
Глупых дней запыхавшуюся морду,
Но мое сердце не устало
И дальше побежит;
Оно набирало
Бензину, говоря с вами,
Очистились его легкие, биплан дрожит,
А время спешит
Стовековыми шагами.
Оно к вам через вечность и два часа прибежит,
А я
Буду далеко, перешагивая могилы и гроба!
Смотрите, как топокопытит, как роет крылом землю лошадь моя,
Как передо мной отплясывает восторг фабричная труба!
Уррррра!
На биплане.
Биплан
Тра-та-та-ту-ту-ту-ту-ты-ты-ты!
Тррррррррррррррр!
Лирик
Уррррррррра!
За мной горрррррода — на ветррррррррровые мосты!
Взгрррррррромоздились горрррры!
Биплан
Лирик летит, и воздух пенится около аэро. На поднятые лица изумленных попадает солнце — и они делаются похожими на большие ромашки, у которых удивление обрывает ресницы… И шум пропеллера сливается со скрипом несмазанной земной оси.
Вечный жид
Трагедия великолепного отчаяния
Маленькой и черной
ЖУК, СКАРАБЕЮ
моей жизни
…Если бы знать! Голодный добывает хлеб трудом. Оскорбленный мстит. Любовник говорит женщине: «Будь моею!» Но я сыт, и никто не оскорбляет меня… Мне нечего достигать — я обречен на тоску.
А. Блок. «Король на площади»
…Marchant vers la terre promise
Josue s'avancait pensif ‘et palissant,
Car il etait dejа l'elu du Tout Puissant.
…Ailleurs! Plus loin! je ne sais oщ.
Каталог действующих:
Поэт. 25 лет. Резкие углы лица. Причесан очень гладко. Немного стилизуется под англичанина.
Бог. Более известен под именем Иисуса. Говорит тенорком. Столько лет, сколько их промчалось или проплелось от Рождества Христова.
Девушка. Дома собрание сочинений Евреинова и Уайльда. Зимой — шубка с шеншилями. Кольцо с бирюзою. Обожает Бердслея и Сомова.
Женщина. Имеет абонемент к Кусевицкому. Смотрела Дункан, но не понравилось. В кафе одна не ходит.
Господины. — Субъекты. — Дамы. — Старики. — Женщины. — Игроки. — Старухи. — Юноши. — И еще разные люди и вещи, которые двигаются, но не говорят и с которыми вы не познакомитесь, а потому я их имен не помню.
Всё здесь написанное случается вчера, сегодня и завтра.
Здесь: в Москве и около. Впрочем: случается повсюдно.
Действие первое
Занавес поднимается и…
Притон. Накурено. Бутылки. Женщины. Вино. Кокаинисты с синяками у глаз. Эстетствующие господины с плохо вычищенными ногтями и дамочки, точно спущенные с цепочки Кузнецкого. Народу весьма и весьма много, но все одноцветные (с виду похожие, похожие один и одна на другого и другую. Словно томы собрания сочинения Брюсова в «Сирине»). Такое утомительное веселье, что спать хочется. Не то ветер, не то ночь стучит расцветающими белыми окнами. Да корни луны запутались в вермишели изысканных духов и растрепанных причесок. Ведь вот только что вошел вот этот самый господин, а уже оказывается, что он поэт, правда, мало известный, но очень неплохой. Конечно, никто всего этого не знает. Вообще никому ни до кого нет решительно никакого дела. Это совершенно очаровательно. Поэт озирается и как будто что-то вспоминает, припоминает как будто.
Поэт
Вывалился из прошлого просто, как пьяный седок
Из розвальней на повороте, где выбой,
И какой-нибудь день мною плеснет в рожок,
Как волна на утес зазевавшейся рыбой.
Обвешанный грезами, как рождественская елка,
С уже подпаленной свечами печали душой,
Совсем несуразный, но еще зеленью колкий,
Я в крест переулков вставлен судьбой.
Раскачавшись на жизни, подобно белке,
На жизнь другую лечу параболой зари,
И руки раскрываю, как часовые стрелки,
Когда без четверти три.
Прошлое захлопнул на какой-то случайной
Странице
И нарочно закладку воспоминаний не вложил.
А небом уж кинуты стайные
Птицы,
Словно сетка трепещущих черных жил.
Но тоска всё прежняя, потому что такая ж
Земля изрябилась улыбкой людей…
