17 июля 1923 Процент за боль От русских песен унаследовавши грусть и Печаль, которой родина больна, Поэты звонкую монету страсти Истратить в жизни не вольны. И с богадельной скупостью старушек Мы впроголодь содержим нашу жизнь, Высчитывая, как последний грошик, Потраченную радость иль болезнь. Мы с завистью любуемся все мотом, Дни проживающим спеша, И стискиваем нищенским бюджетом Мы трату ежедневную души. И всё, от слез до букв любовных писем, С приходом сверивши своим, Всё остальное деловито вносим, Мы на текущий счет поэм. И так, от юности до смерти вплоть плешивой На унции мы мерим нашу быль, А нам стихи оплачивают славою грошовой, Как банк, процент за вложенную боль. Всё для того, чтобы наследник наш случайный, Читатель, вскликнул, взявши в руки песнь: — Каким богатством обладал покойный И голодом каким свою замучил жизнь! 19 июля 1923 На соленом жаргоне Эй, худые, иссохшие скалы, И прибой, что упрям и жесток! В ночь — в оврагах, как дети, шакалы! Днем — медузы, из студня цветок! Там в зените застывшая птица, Выше воздуха, выше, чем взор! О Сухум, о Кавказская Ницца, Прямо в море скатившийся с гор. Ослепленно белеет по склонам Через зной снеговая ступень. Море шепчет соленым жаргоном Про прибрежную, южную лень. Словно медленный буйвол по небу Солнце едет, скрипя, на закат. О, Абхазия горная, требуй В свою честь у поэтов баллад. Руки солнца ожогами снимут По лохмотьям всю кожу с меня. Опалительный, ласковый климат! Долго будешь ты сниться, маня. Возле пены лежать без раздумий, Солнце прямо в охапку ловить… Как прекрасно в палящем Сухуме, Здоровея и крепня, любить! 15 октября 1925 Белый от луны, вероятно Жизнь мою я сживаю со света, Чтоб, как пса, мою скуку прогнать. Надоело быть только поэтом, Я хочу и бездельником стать. Видно, мало трепал по задворкам, Как шарманку, стиховники мук. Научился я слишком быть зорким, А хочу, чтоб я был близорук. Нынче стал я, как будто из гипса, Так спокоен и так одинок. Кто о счастье хоть раз да ушибся, Не забудет тот кровоподтек. Да, свинчу я железом суставы, Стану крепок, отчаян, здоров, Чтобы вырваться мог за заставу Мной самим же построенных слов! Пусть в ушах натирают мозоли Песни звонких безвестных пичуг. Если встречу проезжего в поле, Пусть в глазах отразится испуг. Буду сам петь про радостный жребий В унисон с моим эхом от гор, Пусть и солнце привстанет на небе, Чтоб с восторгом послушать мой ор. Набекрень с глупым сердцем, при этом С револьвером, приросшим к руке, Я мой перстень с твоим портретом За бутылку продам в кабаке. И, в стакан свой уткнувши морду, — От луны, вероятно, бел! Закричу оглушительно гордо, Что любил я сильней, чем умел. 15 октября 1925 Живущих без оглядки Одни волнуются и празднуют победу И совершают праздник дележа; Другие, страхом оплативши беды, Газеты скалят из-за рубежа. Мне жаль и тех, кто после долгой жажды Пьет залпом всё величие страны. Настанет день, и победитель каждый В стремнину рухнется со страшной крутизны. Мне жаль и тех, кто в злобном отдаленье, Пропитанные жёлчью долгих лет, Мечтают жалкие отрепья пораженья Сменить на ризы пышные побед. Видали ль вы, как путник, пылью серый, Бредя ущельем, узрит с двух сторон Зрачок предчувствующей кровь пантеры И мертвечиной пахнущий гиены стон. Они рычат и прыгают по скалам, Хотят друг друга от ущелья отогнать, Чтоб в одиночестве белеющим оскалом Свою добычу в клочья истерзать. И путешественник, в спасение не веря, Внимает с ужасом и жмется под гранит, Он знает, для чего грызутся звери, И всё равно ему, который победит. Мне жальче путников, живущих без оглядки. Не победителей, не изгнанных из стран: Они не выпили и мед победы сладкий, И горький уксус не целил им ран. 18 октября 1925 Украина Уже рубцуются обиды Под торопливый лёт минут, Былым боям лишь инвалиды Честь небылицей воздают. Уже не помнят иноземцы Тех дней, когда под залп и стон Рубились за вагоны немцы И офицеры за погон. И белый ряд своих мазанок Страна казала, как оскал, И диким выкриком берданок Махно законы диктовал. Войны кровавая походка! Твой след — могилы у реки! Да лишь деникинскою плеткой Скотину гонят мужики. Да, было время! Как в молитве, В дыму чадил разбитый мир, О, украинцы! Не забыть вам Эйгорновский короткий пир! Когда порой в селеньи целом Избы без мертвых не сыскать, Когда держали под прицелом Уста, могущие сказать, Когда под вопль в канаве дикой Позор девичий не целел, Когда петух рассветным криком Встречал не солнце, а расстрел! Тогда от северных селений Весть шепотом передалась, Как выступал бессонный Ленин В кольце из заблестевших глаз. А здесь опять ложились села В огонь, в могилу и под плеть, Чтоб мог поэт какой веселый Их только песнями воспеть! Ребята радостно свистели, К окну прижавшись, как под гам Поручик щупал на постели Приятно взвизгивавших дам. Уж не насупиться нескладно Над баррикадой воле масс… Уж выклеван вороной жадной Висящего Донского глаз. Как снег, от изморози талый, Перинный пух летел и гнил. О, дождь еврейского квартала Под подвиг спившихся громил. И воздух, от иконы пьяный, Кровавой желчью моросил, Уже немецкого улана Сменяет польский кирасир. Как ночь ни будет черноброва, Но красным встать рассвет готов. Как йод целительно багровый — Шаг сухопутных моряков. Кавалерийским красным дымом Запахло с севера, и пусть! Буденный было псевдонимом, А имя подлинное Русь! Быть может, до сих пор дрались бы Две груди крепкие полков, Когда б не выкинули избы На помощь красных мужиков. Был спор окончен слишком скоро! Не успевал и телеграф К нам доносить обрывки спора И слишком разъяренный нрав. Как тяжело душой упрямой Нам вылечить и до конца Утрату дочери и мамы Иль смерть нежданную отца, Как трудно пережить сомненья, Как странно позабыть про сны! — Но как легко восстановленье Вконец замученной страны! И ныне только инвалиды В кругу скучающих ребят О вытерпленных всех обидах, Немного хвастаясь, скорбят! |
