1915 Лошадь как лошадь Вам — Отошедшей в Евангелье — и за всё, за другое прости меня. Третья книга лирики Композиционное соподчинение Чтоб не слышать волчьего воя возвещающих труб, Утомившись седеть в этих дебрях бесконечного мига, Разбивая рассудком хрупкие грезы скорлуп, Сколько раз в бессмертную смерть я прыгал! Но крепкие руки моих добрых стихов За фалды жизни меня хватали… и что же? И вновь на голгофу мучительных слов Уводили меня под смешки молодежи. И опять, как Христа измотавшийся взгляд, Мое сердце пытливое жаждет, икая. И у тачки событий, и рифмой звенят Капли крови, на камни из сердца стекая. Дорогая! Я не истин напевов хочу! Не стихов, Прозвучащих в веках слаще славы и лести! Только жизни! Беспечий! Густых зрачков! Да любви! И ее сумасшествий! Веселиться, скучать и грустить, как кругом Миллионы счастливых, набелсветных и многих! Удивляться всему, как мальчишка, впервой, увидавший тайком До колен приоткрытые женские ноги! И ребячески верить в расплату за сладкие язвы грехов, И не слышать пророчества в грохоте рвущейся крыши, И от чистого сердца на зов Чьих-то чужих стихов Закричать, словно Бульба: «Остап мой! Я слышу!» Январь 1918 Принцип звука минус образ Влюбится чиновник, изгрызанный молью входящих и старый В какую-нибудь молоденькую, худощавую дрянь, И натвердит ей, бренча гитарой, Слова простые и запыленные, как герань. Влюбится профессор, в очках, плешеватый, Отвыкший от жизни, от сердец, от стихов, И любовь в старинном переплете цитаты Поднесет растерявшейся с букетом цветов. Влюбится поэт и хвастает: Выграню Ваше имя солнцами по лазури я! — Ну, а как если все слова любви заиграны, Будто вальс «На сопках Манчжурии»?! Хочется придумать для любви не слова, вздох малый, Нежный, как пушок у лебедя под крылом, А дурни назовут декадентом, пожалуй, И футуристом — написавши критический том! Им ли поверить, что в синий Синий, Дымный день у озера, роняя перья, как белые капли, Лебедь не по-лебяжьи твердит о любви лебедине, А на чужом языке (стрекозы или цапли). Когда в петлицу облаков вставлена луна чайная Как расскажу словами людскими Про твои поцелуи необычайные И про твое невозможное имя?! Вылупляется бабочка июня из зеленого кокона мая, Через май за полдень любовь не устанет расти, И вместо прискучившего: я люблю тебя, дорогая! — Прокричу: пинь-пинь-ти-ти-ти! Это демон, крестя меня миру на муки, Человечьему сердцу дал лишь людские слова, Не поймет даже та, которой губ тяну я руки, Мое простое: лэ-сэ-сэ-фиоррррр-эй-ва! Осталось придумывать небывалые созвучья, Малярною кистью вычерчивать профиль тонкий лица, И душу, хотящую крика, измучить Невозможностью крикнуть о любви до конца! Март 1918 Инструментовка образом Эти волосы, пенясь прибоем, тоскуют. Затопляя песочные отмели лба, На котором морщинки, как надпись, рисует, Словно тростью, рассеянно ваша судьба. Вам грустить тишиной, набегающей резче, Истекает по каплям, по пальцам рука, Синих жилок букет васильками Трепещет В этом поле вечернем ржаного виска. Шестиклассник влюбленными прячет руками И каракульки букв, назначающих час… Так готов сохранить я строками. На память Как вздох, освященный златоустием глаз. Вам грустить тишиной… Пожелайте: исплачу Я за вас этот грустный, истомляющий хруп! Это жизнь моя бешеной тройкою скачет Под малиновый звон ваших льющихся губ. В этой тройке — Вдвоем. И луна в окна бойко Натянула, как желтые вожжи, лучи. Под малиновый звон звонких губ ваших, тройка, Ошалелая тройка, Напролом проскачи. Март 1918 Принцип развернутой аналогии Вот, как черная искра, и мягко и тускло, Быстро мышь прошмыгнула по ковру за порог… Это двинулся вдруг ли у сумрака мускул? Или демон швырнул мне свой черный смешок? Словно пот на виске тишины, этот скорый, Жесткий стук мышеловки за шорохом ниш… Ах! Как сладко нести мышеловку, в которой, Словно сердце, колотится между ребрами проволок мышь! Распахнуть вдруг все двери! Как раскрытые губы! И рассвет мне дохнет резедой, Резедой. Шаг и кошка… Как в хохоте быстрые зубы, В деснах лап ее когти сверкнут белизной. И на мышь, на кусочек Мной пойманной ночи, Кот усы возложил, будто ленты венков. В вечность свесивши хвостик свой длинный, Офелией черной, безвинно — Невинной Труп мышонка плывет в пышной пене зубов. И опять тишина… Лишь петух, этот мак голосистый, Лепестки своих криков уронит на пальцы встающего дня… . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Как тебя понимаю. Скучающий Господи Чистый, Что так часто врагам предавал, как мышонка, меня!.. |
