21 августа 1920 Завещание Города смиренный сын, у каменной постели умирающего отца, Преклоняю колени строф, сиротеющий малый; И Волга глубокая слез по лицу Катится: «Господи! Железобетонную душу помилуй!» Все, кто не пьян маслянистою лестью, Посмотрите: уже за углом Опадают вывесок листья, Не мелькнут светляками реклам. Электрической кровью не тужатся Вены проволок в январе, И мигают, хромают и ежатся Под кнутами дождя фонари. Сам видал я вчера за Таганкою, Как под уличный выбред и вой, Мне проржав перегудкою звонкою, С голодухи свалился трамвай. На бок пал и брыкался колесами, Грыз беззубою мордой гранит; Над дрожащими стеклами мясами Зачинали свой пир сто щенят. Даже щеки прекраснейшей улицы Покрываются плесенью трав… Эй, поэты! Кто нынче помолится У одра городов?.. Эй, поэты! Из мощных мостовых ладоней Всесильно выпадает крупа булыжника и не слышен стук Молотков у ползущих на небо зданий, — Города в будущее шаг! Эй, поэты! Нынче поздно нам быть беспокойным! Разве может трубою завыть воробей?! К городам подползает деревня с окраин, Подбоченясь трухлявой избой. Как медведь, вся обросшая космами рощи, Приползла из берлоги последних годин. Что же, город, не дымишься похабщиной резче, Вытекая зрачками разбитых окон?! Что ж не вьешься, как прежде, в веселом кеквоке? Люди мрут — это падают зубы из рта. Полукругом по площади встали и воют зеваки, Не корона ли ужаса то? Подошла и в косынке цветущих раздолий Обтирает с проспектов машинную вонь. И спадает к ногам небоскреба в печали Крыша, надетая встарь набекрень. О проклятая! С цветами, с лучиной, с корою И с котомкой мужицких дум! Лучше с городом вместе умру я, Чем деревне ключи от поэм передам. Чтоб повеситься, рельсы петлею скручу я, В кузов дохлых авто я залезу, как в гроб. Что же, город, вздымаешь горней и горнее К небесам пятерню ослабевшую труб?! Инженеры, вы строили камни по планам! Мы, поэты, построили душу столиц! Так не вместе ль свалиться с безудержным стоном У одра, где чудесный мертвец?! Не слыхали мы с вами мужицких восстаний, Это сбор был деревням в поход. Вот ползут к нам в сельском звоне, Словно псы, оголтелые полчища хат. «Не уйти, не уйти нам от гибели!» Подогнулись коленки Кремля! Скоро станем безумною небылью И прекрасным виденьем земли. Поклянитесь же те, кто останется И кого не сожрут натощак, — Что навеки соленою конницей Будут слезы стекать с ваших щек. Два румянца я вижу на щеках бессонниц — Умирающий город! Отец мой! Прими же мой стон! На виске моем кровь — это первый румянец, А второй — кирпичи упадающих стен. 12 марта 1921
Быстрь Монологическая драма Жанне Евгеньевне Кожебаткиной — в знак уважения и преданности. ГОВОРЯТ: Лирик. Сторож. Женщина. Myжчина. Другой. Третий. Грузовик Чичкина. Трамвай. Старики. Девочка. Невеста. Газетчик. Юноша. Поэт-академик. Влюбленный. Разносчик. Из 1-го этажа. Из 2-го этажа. Равнодушная. Биплан. Голос. Из бельэтажа. Любимый поэт. Голоса из толпы. Другой. Художник. Крики из толпы. Критик. Мотор. Приват-доцент. ДЕЙСТВУЮТ: Сандвичи, газетчики, толпа, пожары, шум, гул, звуки, пожарные автоматы, дома, наряд Армии Безопасности, голова Лирика, думы Лирика, мотор, кусающий Лирика, предметы, аэропланы, моторы, небоскребы, комоды, кровати, динамомашины, вывески, крыши, аэро, жандармские аэропланы, рекламы, дом с незакрытой стеной, улица, площадь, пожарная автомобилья, тэф-тэф похоронного бюро, гроб, труп, башенные часы, стрелки часов, мотор, ворвавшийся в небо, обрушившийся дом, мотоциклы, вопли, огни кинематографа. Действие первое Площадь. Вечер. Волны шума и валы гула, из которых выбиваются брызги звуков. Площадь иногда повертывается кругом, авансцена оказывается позади. Иногда свет на площади гаснет и действие ведется на вдруг загоревшихся улицах. Ходят сандвичи, и кричат газетчики. Толпы народа. Трамвайное движение. Шмыганье моторов. Часто вспыхивают пожары, и грохот пожарных автоматов почти заглушает разговор. Лирик Эй, прохожие в котелках, в цилиндрах и в панама! Вы думаете — это трамвай огромной электрической акулой Скачет по рельсам, расчесывая дома Массивной гребенкой широкого гула?! Тащите на площади сердца спать! Смотрите: как блохи В шерсти дворняжки, в мостовой не устали скакать Мотоциклов протертые вздохи. А у электролампы кровью налились глаза, И из небоскребного подъезда, приоткрытого немножко, Вытекла женщина, как слеза, Как слюна, женщина, одетая в весеннюю окрошку. Клубится, Дымится Перезвон, Смуглеет шум и вспых увертливого крика. Я вчера слышал, как мотор потерял стон, Который вдруг съежился дико. У меня вчера по щеке проходил полк солдат, А сегодня я его доедаю, как закуску, И пляшут дома вперед-назад, Одетые в вывесочную блузку. |
