Ноябрь 1917 Принцип ритма сердца Вот, кажется, ты и ушла навсегда, Не зовя, не оглядываясь, не кляня. Вот, кажется, ты и ушла навсегда… Откуда мне знать: зачем и куда? Знаю только одно: от меня! Верный и преданный и немного без сил, С закушенной губой, Кажется: себя я так не любил. Как после встречи с тобой. В тишине вижу солнечный блеск на косе… И как в просеке ровно стучит дровосек По стволам красных дней, Не сильней, не сильней, По стволам тук-тук-тук, Стукает сердце топориком мук, У каждого есть свой домашний Угол, грядки, покос. У меня только щеки изрытей, чем пашня, Волами медленных слез. Не правда ль, смешно: несуразно-громадный, А слово боится произнести; Мне бы глыбы ворочать складно, А хочу одуванчик любви донести. Ну, а то, что ушла, и что мне от тоски Не по-здешнему как-то мертво, — Это так, это так, это так, пустяки, Это почти ничего! Сентябрь 1918
Принцип примитивного имажинизма Всё было нежданно. До бешенства вдруг Сквозь сумрак по комнате бережно налитый, Сказала: — завтра на юг Я уезжаю на лето! И вот уже вечер громоздящихся мук, И слезы крупней, чем горошины… И в вокзал, словно в ящик почтовый разлук, Еще близкая мне, ты уж брошена! Отчего же другие, как я не прохвосты, Не из глыбы, а тоже из сердца и мяс, Умеют разлучаться с любимыми просто, Словно будто со слезинкою глаз?! Отчего ж мое сердце, как безлюдная хижина? А лицо, как невыглаженное белье? Неужели же первым мной с вечностью сближено, Непостоянство, любовь, твое?! Изрыдаясь в грустях, на хвосте у павлина Изображаю мечтаний далекий поход, И хрустально-стеклянное вымя графина Третью ночь сосу напролет… И ресницы стучат в тишине, как копыта, По щекам, зеленеющим скукой, как луг, И душа выкипает, словно чайник забытый На спиртовке ровных разлук. Это небо закатно не моею ли кровью? Не моей ли слезой полноводится Нил, Оттого, что впервой с настоящей любовью Я стихам о любви изменил?! Июль 1918 Эстрадная архитектоника Мы последние в нашей касте И жить нам не долгий срок. Мы коробейники счастья, Кустари задушевных строк! Скоро вытекут на смену оравы Не знающих сгустков в крови, Машинисты железной славы И ремесленники любви. И в жизни оставят место Свободным от машин и основ: Семь минут для ласки невесты, Три секунды в день для стихов. Со стальными, как рельсы, нервами (Не в хулу говорю, а в лесть!) От двенадцати до полчаса первого Будут молиться и есть! Торопитесь же, девушки, женщины. Влюбляйтесь в певцов чудес. Мы пока последние трещины. Что не залил в мире прогресс! Мы последние в нашей династии, Любите же в оставшийся срок Нас, коробейников счастья, Кустарей задушевных строк! Сентябрь 1918 Принцип романтизма Когда-то, когда я носил короткие панталончики, Был глупым, как сказка, и читал «Вокруг Света», Я часто задумывался на балкончике О том, как любят знаменитые поэты. И потому, что я был маленький чудак, Мне казалось, что это бывает так. Прекрасный и стройный, он встречается с нею… У нее меха и длинный Трэн. И когда они проплывают старинной Аллеей, Под юбками плещутся рыбки колен. И проходят они без путей и дороги, Завистливо встречные смотрят на них; Он, конечно, влюбленный и строгий, Ей читает о ней же взволнованный стих… Мне мечталось о любви очень нежной, но жгучей. Ведь другой не бывает. Быть не может. И нет. Ведь любовь живет меж цветов и созвучий. Как же может любить не поэт? И мне казались смешны и грубы Поцелуи, что вокруг звучат, Как же могут сближаться влажные губы, Говорившие о капусте полчаса назад. И когда я, воришка, подслушал, как кто-то молился: «Сохрани меня, Боже, от любви поэта!» Я сначала невероятно удивился, А потом прорыдал до рассвета. Теперь я понял. Понял всё я. Ах, уж не мальчик я давно. Среди исканий, без покоя Любить поэту не дано. Искать губами пепел черный Ресниц, упавших в заводь щек, — И думать тяжело, упорно Об этажах подвластных строк. Рукою жадной гладить груди И чувствовать уж близкий крик, — И думать трудно, как о чуде, О новой рифме в этот миг. Она уже устала биться, Она в песках зыбучих снов, — И вьется в голове, как птица, Сонет крылами четких строф. И вот поэтому, часто, никого не тревожа, Потихоньку плачу и молюсь до рассвета: «Сохрани мою милую, Боже, От любви поэта!» |