3 января 1918 Принцип поэтической логики Как кнутом укротителя, резкою фразой, Ты стегнула по сердцу, заламывая бровь. Кровь Проступила из сердца, как слезы из глаза, И если могла бы из глаз проступила бы кровь. В духоту к тебе руки, и стонами вышел, Растворившись, как сахар в чаю, в тишине. Но на крик только писком дразнящимся мыши Возразили мне. И измучен обидой, как чесоткой, как зудом, Я дрожал перед серою истиной глаз. Ты дразнила меня, как в зверинце верблюда Осовевшего яростью, дразнят подчас. Посмотри: уж не я: это в грудь Себастьяна Будто стрелы вонзаются фразы и боль. Ты хохочешь и в сердце, как свежую рану, Щедро сыплешь свой смех остроедкий, как соль. И когда я прижался, как бегущий в подполье, И, срываясь в отчаянье, как на лыжах с круч, К твоим пальцам припал, — ты ответила с болью: — Любимый! Не мучь! 4 мая 1918 Содержание минус форма («Всё тоже…») Всё тоже. Всё тоже: бабье кликушество истин, Истерика пуль, обручальные кольца веревок вкруг шей. И призрак свободы всё более стал ненавистен, Погромыхивая цепями из конуры идей. Холера и заговор. И зловещие вести. Профиль анархий чернее угля. Ныне к лику святых сопричислено двести, Завтра тысячью тел занозится земля. А кто-то сердито по полосочку выщипал Юношескую веру с подбородка России, и рад, Но как прежде руками ждущего нищего К Европе протянут наш клянчащий взгляд. Сквозь шабаш повстанский, между жуткой тоски его, Когда бьюсь я о полночь, как рыба от лед, Лишь вашей короткой открыткой из Киева Взъерошен событий неправедный ход. И вот, Забывая об убийствах грустливых, Сквозь вой оглушительный: — Спасите! Горим! — Помню: губы твои, словно спелая слива На солнце, лопались под поцелуем моим. 6 августа 1918 Принцип искренности Словно вялые, тихие рыбы, Проплывают лучи на коврах, На стенах… Вы простили бы, если могли бы, Но слова запеклись на губах. Я прошел мимо Вас, и ваш голос не звонок, Только воск догорел побледневшей руки. Мой замученный, нежный котенок! Я не знал, что Вы так хрупки. Вечера у камина и черные бабочки кокса. Рой неправильно острых «р». Разве я виноват, что тогда я увлекся Вами в веере верных портьер?! А когда задремали и слезинкой уставшей Обронили себя на диванный вал, Я подкрался и в шутку у Вас, у дремавшей, Из шкатулки груди сердце украл. Вы взглянули… И в этот взгляд вложили Столько лет бессонниц и протянутых рук, Безделушки любви под слоем пыли, И в огромных залах растерянный звук. …Только выстрел. И гроб уж. Рыжий ладан над Вами И поводит ушами церковный покой. Подойти; под безусыми моими губами Вы не дрогнете ль узкой рукой?! Звонкий день смеется над случайным убийцей. Хохочет хватаясь за бока. Как поднять мне Ваши ресницы? Чем мне смыть эту кровь с виска?! Ах, простите за всё: и за то, что незвонок Был ваш голос, за синь на руках этих жил! Мой замученный, милый котенок! Мне казалось, что я Вас любил! 14 октября 1917
Принцип синтаксического аграмматизма Не губы и не глаза, но колонны многоточек, Не сердце — на разорванных листиках стих! И какой же сумеет в одно переплетчик Меж картона любви переплести их?! Как будуару привыкни голгофе Дней отрекаясь бегущих стайкою кроликов, Твой смех только сбитые сливки над горьким кофе Под пронзительный шепот соседних столиков. Но сгущая руками Москвы виски, Вот веки упали саженью дров, И жизнь сорвется, как под бурями вывески Задавить их вешающих маляров. Над могилою мелким петитом Надгробные речи зазвучат на авось, Так вспомни из гроба, что только я ритм Этих губ не искал насквозь! 3 марта 1918 Принцип внутреннего сдвига Тортами звенят теплые окна кондитерской, В переулках медвежатами шалят ветерки. А какой же демон сегодня вытискал Мое сердце из мягкой глины тоски! Отчего ж это сердце кричит о ребро: Пусти Меня прогуляться одной тишине! Огромной наступающей провалью пропасти Перевернуто небо мне. И сердцем пробитым тоскою навылет, Слезами топчущими щеки стадами коров, Кому же сегодня опять опостылит Оркестрион моих ласковых слов? Опускаясь всё ниже, по ступенькам молвы, к ним Придем: перемирье годин. Ничего! Ничего! Мое сердце! Привыкнем Мы и к этой тоске, что один. В жёлтых белках плывут парою килек Осовевшие безголовые зрачки, И голос мой рожью беспомощно вылег Под градом крупной тоски. И весь растеряясь во вздохах и всхлипах, Как губы, кусаю отбегающий час. И гляди: до конца уже выпах Флакон баккара моих глаз! Ну, а небо повешено. И красной полоской на полотенцах Вышит шёпотом закат до земли. А душа путь в зазубринах, сердце всё в заусенцах, — Губы к любимой опять червями поползли. |
