Крики Критик Ваше имя и так нам известно; Вы слывете утонченнейшим стилистом И поэтом влюбленным. Мы любим внимать вашим истовым, Горделивым звонам, Вы улыбаетесь в стихах благородно, хотя фривольно! Прочтите еще нам! Мотор Лирик Голоса Так с нами не говорит никто! Нас обычно величают: «Милостивые государыни и государи!» Лирик Так ведь в моей душе сотни карманов, как в пальто. У моего мозга почтительные лица и свиные хари! Я выну из правого кармана: «Слушайте, братья!», А из левого лезет: «Слушай, кретин!» Всё равно! Я швыряю стоглавые объятья, Незапачканные в помойке привычек и рутин. Ведь если даже церковь привстала на цыпочки И склонила внимательно свой купол ко мне, Так это потому, что я новою правдою выпачкан, А мои удары не канифоль на струне, Не канифоль, которую можно стряхнуть. Даже мостовые встают на дыбы мне навстречу, Целуются рябым лицом, мне падают на грудь. Я дымами, домами и громадами искалечен, Вы не видали… Мужчина Лирик Вы не видали, как вчера, привязанного к трамваю, Грохоты проволокли отдых в гранитном канале. Мужчина Лирик У отдыха было измученное лицо, как у дня, Он хотел спрятать голову под крыло моего биплана, Но биплан рванулся, над отдыхом, тр… Биплан Лирик Биплан Лирик Биплан Лирик Биплан Лирик ом из тумана. Я вчера встретил — верьте мне — В переулке тишину И закрутил ее на вертеле, Как цыпленка. А теперь, смотрите: я этаж восьмой К мостовой Пригну, Чтоб были игрушки У вашего ребенка, Оттопырившего губки и ушки. А он, как мышь, вползет в библиотеки. Как мышь, будет грызть книги чужие и мои, Сделает из Данта воздушного змея! Накройте-ка Стальной чешуей город, чтоб рай не лил слезы свои! Пр. — доцент Он грозит указательным пальцем культуре, Он не понимает, что культура, как таковая, Есть вещь в себе, что тридцать первый сонет к Лауре Значительнее лая Трамвая. Лирик Так ведь трамвай родился со мною; Я помню, как он в первый бросил молоко Лошадей, закусил женщиной нагою И поскакал по дроби площадей далеко. Пролетая пассажи, Гаражи И темноту матовую, Блестя электроногтями, перевертывая все нельзя, Он расколов прямой пробор улицы надвое, По стальным знакам равенства скользя. Пр. — доцент Если сгорят библиотеки, сгорят и мои диссертации «Об эстетике в древней Америке у инков и омков», И с ними сгорят овации, Которые мне пролили бы ладоши потомков. Сгорят мои примечания к опискам Пушкина! Дайте мне насладится ими хоть! Лирик Исчерпалось лунное пиво в небесной кружке, Завтра на аэро трясет свою бурую иноходь. Пр. — доцент Этот человек сумасшедший! Клянусь великим поэтом, Он не понимает того, что говорит. Лирик А он, как чернильная клякса, высох над кабинетом, Он величавым Октавам И перепетым Сонетам И триолетам Такую же протухшую будущность сулит. Он только считает опечатки в сто двадцать третьем издании Конта, Пережевывает недомыслие Руссо и других. Да взгляните: под юбкой синего горизонта Копошатся руки аэропланов тугих. Художник Но декольтированная улица спокойна в снежной балете… Лирик Забеременели огнями животы витрин, У тебя из ушей вылезают дети, С крыш свисают ноги сосулек-балерин. Вот смотрите: стою я, зрячий и вещий, Презирая ваш гнусный, бумажный суд. Я зову к восстанью предметы и вещи, Им велю сказать, что они живут. И огромной ордою, с криком «Свобода», Ринутся в ваш кабинет и будуар Крыши и зданья, столы и комоды, Вывески и машины, и даже писсуар. И там, где флюгера встали на страже, Чтоб возвестить о полчищах новых ветров, Уже падают в битве, испачканные сажей, Полки домов. И на вашу культуру с криком и воем, На ваш мир святынь и книжных мощей Огромным разливом, бессменным прибоем Обрушится новая культура вещей. Как флаги, заблещут красные светы Электротеатров, и вскрикнет вождь-граммофон, Нам порохом будет сок из котлеты, И всё сольется в зловещем «Вон!» |
