" Сквозь форточку — мороз и ночь. " Сквозь форточку — мороз и ночь. Смотрю туда, в нору. А ты, моя жена и дочь сидишь, не пряча грудь. Сидишь в счастливой красоте, сидишь, как в те века, когда свободная от тел было твоя тоска. Вне всякой плоти, без оков была твоя печаль, и ей не надо было слов — была сплошная даль. И в этой утренней дали, как некий чудный сад, уже маячили земли хребты и небеса. И ты была растворена в пространстве мировом, еще не пенилась волна, и ты была кругом. Крылатый зверь тобой дышал и пил тебя в реке, и ты была так хороша, когда была никем. И, видно, с тех еще времен, еще с печали той, в тебе остался некий стон и тело с красотой. И потому, закрыв нору, иду на свой диван, где ты сидишь, не пряча грудь и весь другой дурман. " Красавица, богиня, ангел мой, " Красавица, богиня, ангел мой, исток и устье всех моих раздумий, ты летом мне ручей, ты мне огонь зимой, я счастлив от того, что я не умер до той весны, когда моим глазам предстала ты внезапной красотою. Я знал тебя блудницей и святою, любя всё то, что я в тебе узнал. Я б жить хотел не завтра, а вчера, чтоб время то, что нам с тобой осталось, жизнь пятилась до нашего начала, а хватит лет, еще б свернула раз. Но раз мы дальше будем жить вперед, а будущее — дикая пустыня, ты в ней оазис, что меня спасет, красавица моя, моя богиня. " То потрепещет, то ничуть… " То потрепещет, то ничуть… Смерть бабочки? Свечное пламя? Горячий воск бежит ручьями по всей руке и по плечу. Подняв над памятью свечу, лечу, лечу верхом на даме. (Какая бабочка вы сами!) Чтобы увидеть смерть, лечу. Потом она летит на мне, а я дорогу освещаю. Какая грудь на ней большая! Как тихо в темной тишине! А всюду так же, как в душе: еще не август, но уже. " Боже мой, как всё красиво! " Боже мой, как всё красиво! Всякий раз как никогда. Нет в прекрасном перерыва, отвернуться б, но куда? Оттого, что он речной, ветер трепетный прохладен. Никакого мира сзади — всё, что есть, — передо мной/ " В двух шагах за тобою рассвет " В двух шагах за тобою рассвет. Ты стоишь вдоль прекрасного сада. Я смотрю — но прекрасного нет, только тихо и радостно рядом. Только осень разбросила сеть, ловит души для райской альковни, Дай нам Бог в этот миг умереть, и, дай Бог, ничего не запомнив. " Как хорошо в покинутых местах " Как хорошо в покинутых местах! Покинутых людьми, но не богами. И дождь идет, и мокнет красота старинной рощи, поднятой холмами. И дождь идет, и мокнет красота старинной рощи, поднятой холмами. Мы тут одни, нам люди не чета. О, что за благо выпивать в тумане! Мы тут одни, нам люди не чета. О, что за благо выпивать в тумане! Запомни путь слетевшего листа и мысль о том, что мы идем за нами. Запомни путь слетевшего листа и мысль о том, что мы идем за нами. Кто наградил нас, друг, такими снами? Или себя мы наградили сами? Кто наградил нас, друг, такими снами? Или себя мы наградили сами? Чтоб застрелиться тут, не надо ни черта: ни тяготы в душе, ни пороха в нагане. Ни самого нагана. Видит бог, чтоб застрелиться тут не надо ничего. 1970 <сентябрь, последнее> Август Все осознай: и ночь, и смерть, и август. В них твой портрет, портрет осенних окон, ты вправлена в дожди, ты темный дождь, ты влага ночных полей, где только одиноко маячит столб вдали. О ангел, слышишь — вот исповедь земли, вот повесть страха, вот воздух осени, которым дышишь, сырой травы величие и запах. Здесь твой ночлег и мой неслышный шаг, так оглянись назад перед полетом, лети, ликуй и, осенью дыша, гаси крылом крутые повороты созвездий августа, пытаясь обогнать саму себя печалью непомерной. Вот тени птиц над озером люцерны, и вот всю ночь уходят облака, всю эту ночь уходят, оставляя луну пустую, длинную луну, и только столб, и только птичья стая, и только ты, и тянутся ко сну цветы ночные. Замирает сад цветов и трав. Я узнаю начало: ты — темный сад, ты — дождь, ты — листопад, лети, ликуй, кружись, моя случайность! Все осознай: послезакатный сумрак, и тень его, как стыд печальных лет, пока не заперт в памяти сумбурной засмертный день, мой старый пистолет. |
